Про уродов и детей — отзыв на фильм «Все умрут, а я останусь» (2008 г.), автор — Mr Strangeman

Автор Mr Strangeman

Три подруги из 9Б класса какой-то школы. Первую — Катю — дома бьет отец без особого объяснения причин (которые, однако, имеются); вторая — Жанна — подозрительно много болтает о сексе, а еще периодически режет себе вены, избегая, таким образом, конфликтов в семье; третья — Вика — недотрога, мечтает о вполне конкретном десятикласснике на белом коне, практикует колдовство и вообще самая трогательная. Однажды девочки, демонстративно уйдя с урока геометрии, на котором Катя оскорбила и предмет, и уважительно цитирующую «Чебурашку» с «Карлсоном» учительницу, дают друг другу клятву верности («короче, пацанов друг у друга не отбивать, не предавать, быть лучшими подругами, пока не вырастем. а-а-а-а-а, клево!»), но скоро в школе дискотека, так что это ненадолго.

Жить хорошо, а жить в фильмах режиссера Германики — еще лучше. Школьники пьют, курят сигареты и марихуану, занимаются сексом, принципиально хамят всем подряд, дежурно сбегают из дома, суицид превращают в хобби и предают как бы верных друзей, а тех, кто всего этого не делает, согласно фильму, кажется, не существует вовсе (есть одна совсем отличница, но и она, появившись в кадре, странно шутит про изнасилование и явно тоже мечтает бухать, дымить и трахаться). Родители и учителя понимающе вздыхают о переходном возрасте, но им либо плевать, либо они с трудом сдерживаются, чтобы не отвечать тем же (либо и не сдерживаются вовсе). Искать в синема-верите Германики буквальную достоверность — занятие практически бесполезное и поэтому бесконечно любимое противниками режиссера, людьми со счастливым детством: пускай камера документально трясется, а сценарий на пятьдесят процентов состоит из слова «короче», все преувеличения очевидны. Это даже не школа, а тюрьма — с решетками, охранниками-учителями и своими авторитетами из десятого класса, а мечты повзрослеть и закончить школу — примерно как желание любого заключенного освободиться.

Но, по большому счету, в этом гипертрофированном мире и правды гораздо больше, чем есть на самом деле. Здесь говорят то, что обычно думают («Марь Иванна, ну нахрена нам Мандельштам, это же не по программе и бред! блин, да уж лучше этот ваш гребаный Пушкин!»), а делают то, что чаще всего лишь хотят. Реализм в мелочах: вот родители девочки, которые всегда ее бьют, после очередного ее проступка заявляют, что сейчас ни в коем случае не собираются делать ничего подобного, что они заботятся о ней и просто теперь будут ежедневно провожать в школу, после чего следует абсолютно оправданная истерика — а ведь действительно, гуманнее было бы побить; первый секс оказывается грубым и быстрым перепихом на грязной картонке в каком-то подвале, а ведь все девушки мечтают о романтике на шелковых простынях (или хотя бы в спортзале), несмотря на все свои слова.

Все живут и не сегодняшним днем, и не то чтобы много думают о дне завтрашнем. После дискотеки жизни будто и нет, она — День Счастья, но в итоге оборачивается Судным днем и расставляет все на свои места. Самая лихая, наглая и взрослая из тройки подруг в попытках выпендриться перед десятиклассницами напивается так, что ее приходится уносить из школы на руках под гогот окружающих. Другая выясняет, что принца на белом коне легко заменить любым другим мальчиком при наличии достаточного количества марихуаны. Третьей, Кате, сложнее всего. Придя домой, грязная, избитая, униженная и лишенная девственности, она проговаривает вынесенную в заголовок реплику: «все умрут, а я останусь», сопроводив ее ужасно трогательным: «идите нах…й, мама и папа. идите нах…й и в п…ду».

В этих словах — лаконичный и понятный портрет всего переходного возраста в целом. Снимая фильм о взрослении, Германика и сама едва успела повзрослеть, что, в общем, заметно. Она смотрит на ситуацию глазами подружки-двоечницы (пусть, на самом деле, она явно очень умная  — в создании своего образа сумасшедшей она тоже намеренно заметно преувеличивает), а не учительницы или престарелого педофила — девушки даже раздеваются так, что это выглядит максимально целомудренно, — стоит со знакомыми проблемами рядом, а не разглядывает сверху. И, кажется, «Все умрут…», вопреки явной доле режиссерского цинизма, не превращается в острую сатиру только потому, что тогда Германика унижала бы сама себя. Хотя она, конечно, всякое может.

Страница фильма «Все умрут, а я останусь» в КЛУБ-КРИКе