Новый фильм Джармуша – смятенное послание художника о самосохранении – и творческом, и человеческом. Множество мощных сил препятствуют свободе и счастью быть собой. Хамоватая поверхностность славы, успеха и моды, любовь к деньгам как к источнику жизни (на самом деле — нежити), рабство материализма и безверья, гонка за удовольствиями для всех 5 чувств, полная утрата шестого — «безличность, серединность и пошлость» мещанства (Д. Мережковский). Стихия мещанства («зомби» в терминологии Джармуша) разлита повсюду, проникла даже в кровь искусства. Как художнику остаться собой в мире, который нудит слиться, срастись с ним? Как сказать ему «нет»? Можно идти напролом, пробивая стены гордыми бунтами. Можно покончить с собой. Можно скрыться. Творить для себя или в стол. Уйти во внутренний затвор, аллегорией которого в фильме Джармуша становится еще и затвор внешний — вампирские кельи, куда проникает лишь свет любви и искусства и не проникает тьма мира сего, его морок и тлен. Артур Аристакисян – режиссер, когда-то провозглашавший экстремальный эскапизм, сказал: «Как только ты выходишь из социума, ты должен преодолеть тысячелетний страх. Человек не может мгновенно выйти из социума. Ты ешь, ты пьешь, ты живешь — ты уже в социуме. Не ешь, не пей — тогда ты сможешь жить вне социума. А так ты можешь говорить что угодно, ты можешь обладать какими угодно духовными способностями, ты можешь прозревать, но если ты движешься в общей струе с социумом, то это уже не прозрение, это уже работа. Ты работаешь на социум, даже когда прозреваешь».
Идеалист-эскапист Джармуш на этой же волне — «не ешь, не пей». Он каким-то магическим заклятием («хочу того, чего нет на свете») в своей волшебной лаборатории изготовил не фильм даже, а чарующее прикосновение к мирaм иным, показал, как выйти из общей вязкой, болотистой струи, реализовал мечту о прекрасной асоциальности, независимости, такой, когда ты вне пределов, границ и привычных форм, и с тобой рядом еще кто-то, похожий, любящий, верный, последний и первый. Адам и Ева Джармуша воплощают вечный живой дух творчества и любви, они вне мрака времени, вне паутины мира сего. Они питаются соком жизни, настоящей чистой кровью (в финале это кровь влюбленных – самая настоящая на свете). Ими побеждены не только пространство и время, но и сама смерть.
У Джармуша получилось без пафоса и назидания подняться над материей, выразить нравственное начало, полностью отчужденное от материального бытия, дать безусловное господство духа над веществом. Не это ли мечта любого романтика, практически неосуществимая? В этом смысле фильм «Выживут только любовники» можно сравнить с великолепным миражом, весь он — эстетический гипноз, основа которого — нарциссизм, самолюбование творца. Почему нарциссизм? Потому что совершенная жизнь – лишь в свободном художестве. Потому что лишь душа художника — антенна, настроенная на сигналы неба. Потому что лишь его бытие — идеальное и достойное, бытие всех прочих – недолжное, полое, мерзкое. Наконец, потому что безобразный зомби-хаос посрамлен любым контактом с его космически совершенной и космически беспредельной душой.
В общем, художник (первый человек Адам) являет собой высшую форму бытия — сверхчеловека, до предела духовно наполненного и абсолютно прекрасного, питающегося не падалью (деньги, карьера, успех), а кровью (сутью-истиной-абсолютом). Вампир Джармуша — ангел, словно с человека сняли всю шелуху недостатков, и он предстал перед нами в очищенном, идеализированном виде. Адам и Ева лишены вещества, материальной тяжести. Они самоубийственно романтичны, хрупки, словно фантомы, прозрачны, как крылья бабочек…
Погружая нас в таинственный сумрак певуче-протяжного мифа, гипнотизируя священным сном искусства, Джармуш все ж достаточно логичен и последователен. Он сталкивает идеал (музыканта Адама и книжницу Еву) с несоответствующей ему средой (кровь жизни испорчена). Среда, как водится, мучит, тревожит, кажется пустыней. Идеал прячется в некой внемирной старинной келье, рефлексируя по поводу своей рассогласованности с миром. «Я во всем виню Шелли и Байрона», ага. Однако не романтизмом единым берет этот фильм…
«Выживут только любовники» надо не только смотреть, но листать и слушать. Потому что это не просто кино, но еще и стихи, и музыка. Фильм Джармуша можно медленно листать, разгадывая сеть таинственных письмён, и потом еще долго носить на руках запах, мягкость и тепло старинной книги, а в ушах – волшебно-безумные песни без слов, хмельные, как легкое головокруженье. Все в этом фильме — в ритме круга — великого предела инь и ян. Круженье камеры, круженье пластинки, бобин, скольжение любовников по завиткам темных улиц… Ритм плывет, ускользает, тонет в несуществующем времени. Он неспешен, как созерцательное листание страниц, как паденье последних песчинок на дно часов. Он душен, изнемогающ, как адамова музыка. Он полон спокойного любопытства того, кто смотрит нa корaблекрушение исхода времен из защищенной гaвaни своей мечты, своей творческой кельи. Лишь ноет под сердцем черно-бархатный скепсис по поводу судьбы человечества, лишь душа стонет от жалости… Освободится ли человек или останется в духовном рабстве? Это один из самых саднящих вопросов фильма. Казалось бы, нарциссам-вампирам от доли людей ни тепло, ни прохладно. У них же все есть – великий предел совершенства, наступившая вечность, тишь дa глaдь «земного небa», абсолют любви. Но Адам говорит о человеческом море как моряк, а не как наблюдатель-ученый, он всерьез тоскует по человеку («Я хотел узнать, получу ли отклик». «Чтобы люди услышали»).
Весь фильм Адам ведет тему скепсиса. Скепсис этот не густой, не тяжелый, он красив и тонок, как изломы древних рисунков на его гитарах. Понятно, почему он так хочет выстрелить себе в сердце. Самый главный тупик любого художника, один из главных: кaк и зачем создавать что-нибудь, не веря в тех, для кого создаешь, кому даришь? «Мне надоели зомби и их боязнь собственного воображения». Привет «Воображариуму» Гиллиама!
Жажда настоящего Человека… Думаю, сегодня это самая главная, самая болевая точка искусства, того, что живет, а не притворяется живым. Джармуш однозначен: в цaрстве химер обитают не вампиры-идеалисты, а люди. Этими химерами, этими подделками «они умудрились даже загадить свою паршивую кровь, не говоря уж про воду». Одна из последних сцен фильма: вампиры ищут людей. На экране меланхолия, кaк во сне, что-то жуткое, aпокaлипсическое чудится в темной пустой толпе, и вдруг как вспышка ночного солнца – женский голос… ворожба, чудо, магия. И улыбка Адама: нашелся человек, чистый голосом, кровью и сердцем.
(«- Она станет популярной. — Надеюсь, нет. Она слишком хороша»).
P.S. Когда смотрела финал (укус двух влюбленных вампирами), вспомнились слова Блока: «Художник, чтобы быть художником, убивает в себе человека, человек, чтобы жить, отказывается от искусства». Убивая в себе человечье, забираясь на вершины творческого воображения, становясь затворником вечности, нежданно можно столкнуться с тем, что там холодно и неуютно, несвободно и одиноко, печально и голодно… без тепла живой крови. Так путь к человеку или путь к Абсолюту – путь художника?
Loading ...
Добавить комментарий