Впечатляющая экранизация одного из лучших романов Уэллса оказалась на 7 лет «старше» Второй мировой войны и на год — прихода к власти в Германии другого, куда более жестокого вивисектора, на десять лет — чудовищных опытов над заключенными нацистских и японских концлагерей. Только если непризнанный гений Моро решил, став богом и превратив животных в людей, забыв про эволюцию — фактически обновить планету, то Гитлер решил вырастить расу господ, остальных людей опустив до уровня послушного скота.
Роман Уэллса вышел в 1896. И, как часто бывало у великого фантаста, предрекал и появление «расы господ», и бесчеловечные опыты над целыми странами и народами, и генную инженерию, и непомерное желание человека 
властвовать абсолютно над всем в материальном и даже нематериальном мире. Как и «Человек-невидимка», роман концентрируется на теме гениальной личности, обгоняющей свое время, о невозможности такой личности жить в рамках общества, о непринятии обществом такой личности и, конечно, о праве человека быть богом, и о 
сопутствующих этому пути трудностях. Фактически — о несовершенстве любой, даже самой гениальной, самой великодушной человеческой натуры, о человеке, который всегда останется таковым — мелочным, амбициозным, властолюбивым, эгоистичным — слишком человечным, чтоб получить право на божественные полномочия.
И все бы ничего, все можно было бы свалить на фантастику и забыть, если б мы не знали, до каких изощренных пыток не опускался человек во все времена для унижения себе подобных, на какие 
низости ни шел, чтобы доказать что-то в науке или религии, до чего ни опускался, чтобы стать Творцом. Или хотя бы временно исполняющим его обязанности. И, как ни больно это сознавать, 
чудовища, выращенные доктором Моро и он сам — самое главное чудовища на острове — есть лишь отражение куда более неприглядной истины, куда более страшного изуверского кошмара, творимого над животными и людьми — далеко не всегда во имя науки или высоких идеалов.
Стал ли фильм отражением страхов и предупреждений великого Уэллса? И да, и нет. Вышедший вовремя, будучи очень актуальным в свое время, он не теряет своей остроты и сейчас, когда генная инженерия не только выращивает ухо на спине у крысы, но и грозит создать-таки искусственного человека, который еще неизвестно как
отнесется к тому, как и во имя чего он создан. У Франкенштейна и Моро это закончилось плачевно. У Доуэля и профессора Преображенского — тоже. Правда, вряд ли эти 
предупреждения будут услышаны. Наоборот, они подогревают интерес.
В фильме Кентона есть все — интрига, увлекательные и страшные превращения, грандиозное человеческое бахвальство, богохульство и непосильная для человека ноша, вышедшее из под контроля открытие и его несвоевременность… но нет предупреждения, обобщения и борьбы гения со злодейством. Фильм глядит на роман взглядом дремучего обывателя, испуганного вивисекцией, о которой он ровно ничего не знает. У режиссера за спиной была мировая война, революции и мировые кризисы. Увы, он не позволил себе широкого взгляда, соорудил увлекательную страшную сказку. А сказки там было меньше всего. Кроме того, все персонажи слишком однородны: доктор Моро — явная сволочь, а ведь в романе достаточно много места уделено его прошлому, в которой описана его борьба с самим собой и то, как он пришел к идее своей избранности. Далеко не однозначны его решения и далеко не просто 
дается ему каждое из них — особенно после прибытия на остров чужака. Ведь в нем борется и великий ученый, жаждущий признания, и маньяк, и жаждущий новых открытий первооткрыватель, и увлеченный ребенок, искренне радующийся, увидев, что червяк, разрубленный напополам, продолжает извиваться.
Хороший актер Чарльз Лоутон откровенно не справился с ролью доктора Моро. У него он превратился в какого-то лицедея, позера, смешного толстячка, не верящего в собственные силы злодея. У Уэллса это фанатик, считающий себя богом, создателем нового мира, непризнанный гений, человек, отдавший всего себя великому (он 
искренне в это верит) и нужному для будущего делу, и еще изгой, осмеянный во всех научных кругах, беглец от большого мира! Лоутон не вытягивает ни в силе воли, ни в характере Моро, ни в фанатизме, ни в величии. Очевидный мискастинг мешает картине быть значительнее и умнее, низводит ее до приключенческого кино. Явно не израсходован потенциал талантливого Белы Лугоши, который сыграл Глашатая Закона, загримированного до неузнаваемости, а между тем, именно Лугоши мог стать куда более убедительным Моро. Тем более, 
что Лоутон как-то проговорился, что «срисовал» образ со своего дантиста. Вряд ли его дантист, как бы демоничен он ни был, имел много схожих черт с доктором Моро — одним из символов гения во злодействе.
К Ричарду Арлену в роли Паркера, Лейле Хайамс в роли его девушки и особенно к прекрасной Кэтлин Брук, сыгравшую весьма откровенно по тем временам одетую Женщину-пантеру — самое совершенное из созданий Моро — нет претензий. Они сыграли свои роли четко и талантливо. Не подвела и солидная 
массовка, отлично загримированная под зверолюдей и наводящая в свое время ужас на неподготовленного зрителя. Нельзя сказать, что роман Уэллса был 
сильно искорежен или изменен. Нет, основные сюжетные повороты и даже видимость идеи сохранились. Последняя, правда, была существенно сокращена и упрощена до куцего огрызка. В остальном — динамично, увлекательно, атмосферно, даже местами волнительно. Декорации, грим — впечатляют и сейчас.
В Англии этот хоррор запретили к показу почти на 30 лет. Испугались его возможного влияния на неокрепшие умы подростков. Но роль, которую данный фильм сыграл для жанра неоценима — в том числе и для английской студии «Хаммер», и для Голливуда, в конце концов переварившего идеи Уэллса и Кентона в окрошку типа «Людей Х». Что 
касается «Острова Моро», то ни одна из последующих экранизаций не имела столь внушительного успеха, включая достаточно известные ленты с Брандо 96-го года и с Ланкастером 77-го. И ни одна не была столь точна и 
последовательна в продолжении традиций Уэллса.
Очень вкусное, стильное кино, недостатки которого относятся скорее к несовпадению грандиозности авторского замысла с возможностями киноязыка и к нежеланию киноделов пичкать зрителя идеями, которые могут легко отвернуть его от фильма, чем к самой картине. Одна из центральных точек опоры голливудского жанрового кино, одна из немногих лент, более-менее оправдывающих звание «экранизации Гэрберта Уэллса» — в сущности, гораздо более поверхностная по философскому содержанию и эклектичная по художественной форме, чем авторский первоисточник, но при этом
по-своему гениальная и очаровательная. Эффекты в стиле 30-х, сдержанность и элегантность картинки, атмосфера чистого уэллсовского ужаса — классика «легкого» жанра, ставшая классикой большого кино.
9 из 10
Loading ...
Отзыв просто отличный! Спасибо. 🙂
Спасибо!
Очень интересно написано!