Нас окружают духи. Причём не важно, есть ли они на самом деле или это плод нашего исколотого и истосковавшегося воображения. Духи окружают нас. Только самое страшное, что они окружают нас не всех вместе, и нет возможности стать спина к спине, и нельзя будет уткнуться в чьё-то плечо, когда настанет окончательная тьма; они окружают каждого по-отдельности.
В начале картины мы видим людей, переживших нечто ужасное. Страх разжевал их и выплюнул, и не осталось сил на размышления и борьбу, а только вялое повторение всего
случившегося. И мы послушно, вместе с пережёванным Францем, возвращаемся к тем временам, когда дни были горчично (в транскрипции читайте, пожалуйста, «горчиШно») желты, а ночи изумрудно-прозрачны, когда тень убийцы с кинжалом безжалостно отражалась на равнодушной стене и любое окно выбивалось лёгким движением неумолимого сомнамбулы Чезаро. Он спит уже 23 года и постиг все
тайны прошлого, настоящего и будущего. Он беспрекословно выполняет все приказания своего господина — доктора Калигари.
Если б вы видели этого Калигари! Что в сравнении с ним сомнамбула? Такая же кукла, которая отводит глаза полиции, пока Чезаре выполняет чужую чёрную волю. Калигари — старикашка с кокетливо вздыбленными волосами (ибо так и должен выглядеть сумасшедший профессор, и закон этот непреложен), вкрадчивыми и неторопливыми повадками, омерзительно ловкий какой-то весь, с глазами, призывающими стать вас свидетелями его преступлений, его мелочной власти над вечно спящей душой.
И несчастный Франц, который бьётся над этой загадкой, который — жалкий глупец! — пытается разогнать подтягивающиеся легионы духов. Он бежит к полиции, он бежит к доктору, отцу своей невесты, он бежит в камеру взглянуть на пленённого сомнамбулу. Франц ещё не понял, что каждый отбивается один и каждый погибнет один. Он бежит.
Друзья! Я оказалась не готова к такому 
фильму. Я оказалась недостаточно искушённой. Поэтому он мне не понравился. Эта знаковая картина в истории кино, эта вещь, которую полюбили многие до меня, протиснулась бочком мимо, как деликатный пассажир в автобусе. Я недоумевала, глядя на эту утрированную игру, выпученные от страха глаза, тощие ноги Чезаро в чёрных обтягивающих трико. Всё это стало историей, мне было любопытно, даже жутко местами, но и смешно и насмешливо. Мне очень и очень понравились декорации, нарисованные немецкими экспрессионистами: тени, нелепые углы, невообразимые двери и «офисная» мебель. Мне врезался в память момент, когда Чезаро сказал Алану, что жить ему осталось всего ничего — до утра, и на лице Алана пробежали ужас, потом недоверие, смех, бессилие — и всё это не утрированное, а настоящее, живое.
И осталась прыгать навязчивая мыслишка: вдруг тоже спишь? Вдруг тебя направляет чуткая рука неведомого доктора? Вдруг всё неправда и однажды очнёшься в на койке в комнате с кривой дверью?
7 из 10
Loading ...
Добавить комментарий