Красный экран. Именно так начинается лента известного во всем мире американского режиссера Стэнли Кубрика. Красный цвет — цвет насилия, ярости, крови. Что вы испытываете при таких ассоциациях? Бурлящее нутро так и хочет вырваться и закричать, убить и изнасиловать. Ты не в праве себя контролировать. Это твое потайное Я, это ты, но другой. В каждом есть это, каждый способен на убийство и прочие грехи. Просто многие очень хорошо притворяются и прячут свои чувства. Может, так и надо делать. А может и нет.
Пустой красный экран исчез, он сменился синим, затем название и вот, наконец, первая сцена. Злобный взгляд. От него нельзя оторваться. Ты смотришь, но понимаешь, что сейчас произойдет не самое благое деяние. Камера отдаляется. Мы видим четверку эдаких психов в придурковатых костюмах «а-ля так модно». В руках молоко. Да. самое обычное молоко, только здесь оно пробуждает ультра-насилие. И вот, напряжение достигает апогея. Начинается самое интересное. 
Кровавые сцены, изнасилование, грабежи, разбои — что тут еще скажешь, это хаос, анархия. Это настоящий фурор. Ненароком становится страшно, что это всего лишь дети. А все написано на лицах. Жуть.
И так первую половину фильма. Теперь все будет иначе. Нет больше насилия и злости. Алекс другой. Он, может, и хочет избить, ударить или просто потрахаться. Но не может. Его излечили. Ради его же блага… На него жалко смотреть. Он — ничтожество… Весь это путь становления личности Алекса мы проходим с гаммой эмоций на лице МакДауэлла. Мы ненавидим, любим, 
сожалеем и боимся. Мы испытываем то, что должны. Это действительно необыкновенная роль. Это психическое расстройство на лице обычного человека. Это уникальный персонаж, неподражаемый образ. Один только финальный эпизод в больнице чего стоит. Многообещающий Алекс с открытым ртом. Он изменился, он вернулся. Он хочет насилия. Зрители видят все становление личности, мы наблюдаем за тем, как обычный парень дважды меняется, но все равно 
остается другим.
Все это эмоциональное буйство (… пишем, расстройство запоминаем) сменяется восхитительными видами, то бишь оператор без своей порции благодарности не уйдет. Феноменальные виды ужаса. Все это вызывает отвращение, но неподдельную радость того, что это так эффектно, а главное — эффективно показано. Кубрик передал фильму самую настоящую атмосферу ужаса, сострадания и страха. Мы сходим с ума. Мы переживаем и боимся. Мы можем долго ругать откровенность, но в глубине души каждый останется доволен.
Весь фильм, как гимн насилию. В нем раскрывается вся ее природа. Насилие показано со всех сторон. Тут будут и те, кто попался и те, кто ловили. Каждый получит по заслугам. Психические проблемы налицо, но проблемы социальные стоят все тем же ребром, образовывая еще один краеугольный вопрос. Никаких положительных сцен. Если кровь, то много, если 
секс, то самый жесткий, если откровенные сцены, то самые подробные и детальные. Нет здесь улыбок и искренних чувств. Да, нам может быть жалко, но жалко кого? Того, кто бил или того, кого били двадцать минут назад? Жалеть некого, потому эмоции опять отходят на план второй. В этом происходит некое умерщвление всей человеческой сущности, восстановить которую уже нельзя.
Каждый может оказаться на месте жертвы. Эта вакансия всегда свободна. Пока мы не очутимся на месте избитого бомжа, мы будем его избивать, 
даже не думая о том, что ОН все видит и за грехи нам воздастся. Немного религиозно, но ведь тот же Алекс так усердно читал Библию. Только не забывайте, ради чего он это делал…
10 из 10
Loading ...
На мой взгляд, самая мощная метафорическая сцена этого фильма в самом конце, когда главного героя «излечённого» от «лечения» кормят с ложечки.