Посмотрела «Исступление» (“Безумие”). Какое нехичкоковское слово, да же? Подозрение, головокружение и даже завороженность, да. Но это? Страсть, ярость, безумие… разве они из его оперы? Разве их создашь «черным юмором», прохладцей, плотно-пластичной историей без срывов в бездны и полетов в облака? Ведь даже знаменитый хичкоковский саспенс не страсть, а атмосфера тревоги, созданная расчетливо, рассудочно, умело (страсть же магична и расчетами только рушится).
Помните лестницу, уводящую маньяка и жертву вверх, в его комнату? Она пуста, изворотлива, темна – 
пространство-тень, ведущее в никуда, в смерть.
А потом, когда убийца и жертва уже вошли в квартиру, камера проделывает обратный путь, уже без девушки. И пока мы следим за этим медленным проходом вспять, желая, чтобы тоненькая фигурка Барбары тоже шла прочь из адского места, происходит убийство.
Путешествие одинокой камеры по страшно пустой лестнице вниз, где кипит жизнь и суетятся люди, – тревога, да, но разве взрывающая?
И можно ли назвать взрывом (исступлением) самую мрачную сцену фильма (если не всего творчества Хичкока), где Боб борется с трупом за булавку в окружении грязных мешков. Сцена эта насквозь иронична и уже этим прохладна. Покойница не хочет уступать. Бьет чистюлю Боба 
прямо в лицо холодной грязной пяткой и держит булавку крепко, как залог своего спасения пусть не в этой, так хоть в будущей жизни. Здесь любой рискует рассмеяться… И это как тест. Хичкок словно спрашивает у нас: а на чьей вы стороне? Исполнены ли ваши сердца жалостью, страданием или жаждой возмездия? А может, вам просто интересно, чем закончится поединок с трупом, и вы развлекаетесь? Что именно в вас пронзает эта злосчастная булавка: сердце, любопытство или инстинкт?
В начале фильма чиновники, обсуждая за чашечкой кофе проделки маньяка, говорят о том, что Лондону это только на пользу. Больше 
туристов, ага! Ведь к знаменитому туману добавляется существенный бонус (оживляющий времена самого Джека Потрошителя) – мертвые истерзанные девушки на улицах. Черный юмор, холодный. Искушающий захохотать.
Его интерьеры – монолиты. Попробуй выброси хоть одну вещь из мрачно-уютной комнаты маньяка Боба! Как можно нарушить порядок этой зловещей череды портретов, что расставлены и развешены в ней? Рассматривать их можно только в той системе, которую предложил режиссер: сначала уродливая (словно пририсованная или наклеенная 
шкодливым ребенком) улыбка мамы в ажурной рамочке, потом «цыганская страсть» с кастаньетами, потом экзотические женщины с лицами иссиня-черным и серым. И кто поймет вкусы извращенца? Тем не менее, все картинки – прямо как в доме Собакевича – говорят все о хозяине… И это все, конечно, не страсть, а болезнь.
Но даже когда страсти случаются, Хичкок так ловко и умело прячет их, прямо как Линч свои тайны. Вот и его убийца Боб редко выплескивает их наружу, почти всегда прохладен и трезв. Лишь однажды мы видим истинный срыв в бездну: Боб, не в силах себя остановить, повторяет 
«прелесть, прелесть, прелесть…», а жертва, попадая в ритм его зловещей «мантры», твердит свою – «Живый в помощи Вышнего…».
Все остальное время Боб подчеркнуто нормален, вежлив, приятен, дружелюбен, улыбчив… Лишь ковырянье в зубах, да рыжий цвет волос отвращают тех, кто умеет «читать» детали. (Не каждый так часто чистит зубы, только тот, для кого чистота стала манией, а грязь – проблемой. Ну а рыжесть намекает на фольклорных палачей и Джека Потрошителя, о котором выше).
Так что у хичкоковского «исступления» температура вполне здорового тела – 36 и 6, не иначе. Как и у 
финального обвинения убийце: «Мистер Раск, вы забыли надеть галстук».
Во время просмотра «Исступления» («Безумия») поймала себя на глупейшей мысли. А что бы было, если бы этот справный, ладно скроенный и крепко сбитый (прямо как тот чемодан для последней жертвы в финале “Исступления”) из самых что ни на есть необходимых сцен сюжет по какой-нибудь иронии судьбы привелось воплощать Кар-Ваю, поэту, интуиту, который всегда еле называет, едва рассказывает, намекает да не договаривает, топит в атмосфере и топится сам, вообще обходясь без иронии и саспенса… Получился бы нежно скользящий, тонкий и пленяющий фильм о страсти, падении, предательстве, сердцещипательной смерти в ласковых лапах бреда или прекрасной мании.
А у Хичкока дамы гибнут всего только от галстука и нерасторопности полиции, которая, как сказано в фильме, всегда перепутает голову с задницей.
Хичкок любил повторять: «Есть режиссеры, которые снимают куски жизни, я же снимаю куски пирога». Этот пирог всегда сладко красив. Одна из самых приметных черт Хичкока – отсутствие некрасивого. У него практически невозможен диван с просидкой, как и страшное лицо, потасканная одежда. Неопрятный костюм – повод к разоблачению, подозрительная деталь. (Главной уликой против Раска становится картофельная пыль, которой он испортил свой безупречно чистый облик, борясь с трупом за злосчастную булавку).
Куски пирога – части фильма. Хичкок умеет их резать красиво, с чувством меры, так, что даже крошек не бывает. В чистоту он влюблен. Сюжета и композиции особенно.
Loading ...
Добавить комментарий