Только один — отзыв на фильм «Горец» (Highlander, 1986 г.)

Помните стишок Маршака «Тигренок»? «Эй, не стойте слишком близко – я тигренок, а не киска!». Это словно про Кристофера Ламберта в «Горце» написано, ей-ей. Столь же обаятельного и прелестного очаровашку-героя боевика припомнить сложно. При этом роль ему досталась, мягко скажем, неслабая. Идеальный мужчина в чистом, концентрированном, густом, очищенном и здоровом (как натуральный сок и олимпийский спорт) виде.
Две вещи заставили досмотреть этот (явно не моего романа) фильм до конца: рекомендация Димы Витера и прикольность предстоящей рефлексии о том, кто ж это такой – идеальный муж мирового кинематографа.

Первое, что мне приходит на ум, когда говорят об идеальном мужчине, – лирика Гумилева, что, впрочем, понятно – филолог я. «Моя мечта надменна и проста: Схватить весло, поставить ногу в стремя, И обмануть медлительное время, Всегда лобзая новые уста». Вот вам короткий и ясный перечень всего, что (хотелось бы верить, все еще) приписывает мужчине гендерный стереотип: быть истовым воином, ярым путешественником, азартным охотником и неутомимым любовником. В помощь этому мнению еще одна почти филологическая параллель – Ницше: «Мужчина – воин, а женщина для отдохновения воина». Любовник-воин – жизнь между охотой и ложем любви, походы-сражения вперемешку с объятьями красавиц. Ну и, конечно, «путь конкистадора» – первооткрывательство – еще одна судьба-функция истинного мужчины, плюс сопутствующие ему агрессивность, безрассудство, отчаянность как знаки силы и мощи пола, а не прегрешения или дефекты.

Достоевский открыл: для счастья людей, для земного рая необходимы «чудо, тайна и авторитет» лидера. Вот слагаемые истинного объекта поклонения и обожания – носителя откровенной харизмы. Искусство частенько пользуется тем же набором красок для портретов «только одних», т.е. великих и идеальных. Коннор Маклауд бессмертен (идеал и смерть – не антонимы ли?). Это чудо. Его тайна – мистическое воскрешение и принадлежность к бессмертному клану воинов, победить которых можно лишь обезглавив. Его авторитет – вечная война и вечная победа в ней. «Должен остаться только один!» И он останется. Потому что двух победителей не бывает. И потому что Курган бесчеловечен. А «Горец» – человечный фильм. И даже сверх всякой меры сентиментальный. Особенно тронула (правда, не до слез, а до улыбки) сцена, где седовласая бабуля в крепких руках красавца Ламберта выслушивает признания в вечной любви и преданности.

Итак, выбор культурной фигуры в фильме далеко не случаен: возвышенный романтик, неприкаянный бродяга, смельчак-авантюрист, «конквистадор», неутомимый искатель опасностей и сильных ощущений – это истинный мужчина из архетипов, мифов, легенд, детских книг, юношеских мечтаний и девичьих грез. Успех «Горца», мне кажется, кроется в тоске по мужскому идеалу, что заметно истончился и похудел за последние десятилетия. И мальчишки, которые зачитывались Майн Ридом, Жюлем Верном, Дюма, все реже и реже становятся героями-авантюристами, срывающимися в опасные затеи, далекие экспедиции и т.п. Не каждый сегодня может себе позволить жить с шестнадцатилетним мальчишкой – мечтателем и романтиком – внутри или хоть время от времени быть им. Да и те ли сегодня атрибуты истинной мужественности, что в «Горце» 1986 года?

Евгений Гришковец недавно написал песню. В ней странное (если не страшное). Тоска мужчины по настоящему мужчине! Просмотр «Горца» вызывает схожие мысли и ощущения, потому привожу здесь текст Гришковца почти целиком:
«Эти глаза могли бы всматриваться вдаль и искать землю на горизонте.
Они могли бы слезиться от холода горных вершин или сохнуть от пыльной бури в пустыне.
Эти глаза могли бы слепнуть от белых полярных снегов или от тусклого света навигационных приборов.
Они могли бы, не мигая, пронзать ночь и видеть звезды…
Но эти глаза смотрят в экран,
Глаза мужчины у монитора.

Эти руки могли бы сжимать штурвал.
Эти ладони могли быть истерты об канаты и тросы парусов и фронтовых.
Пальцы могли быть изрезаны о скалы и льды.
Они могли бы почернеть от костров и ветров, они могли стать твердыми и сухими, но касаться женской кожи нежно и сильно, брать за талию или плечи так, как берут навсегда…
Но эти пальцы быстро бегут по клавишам. Мужчины у монитора.

Эти лица могли быть обветрены всеми ветрами, они могли осунуться и посечься морщинами: мелкими морщинами возле глаз, глубокими на лбу.
Эти щеки могли стать впалыми и небритыми, эти губы могли пересохнуть от жажды и потрескаться в кровь, но уметь целовать ТАК, так прикасаться к любимым губам…
А эти губы потемнели от кофе, чая и сигарет, эти лица бледны в синем свете экранов…
Мужчины у мониторов…».
Могли бы быть горцами.

Страница фильма «Горец» в КЛУБ-КРИКе