Лютое волшебство — рецензия на хоррор-антологию «Чёрные сказки» (2023 г.)

Изначально новость о выходе сей антологии меня не заинтересовала. Причина тому – безразличие к фэнтези, как в литературе, так и в кино. В детстве я, несомненно, любил «волшебные истории», но по мере возмужания так и не перестроился на их взрослую вариацию. Хоррор и «жуткие сказки» всегда были для меня разными художественными направлениями, при объективном признании созвучных жанровых признаков. Но «респект и уважуха» к серии «Самая Страшная Книга», как и личное знакомство с ее авторами, призвали меня дать сборнику шанс. В конце концов, ужасы в искусстве – это бурное переплетение множества стилей и творческих приемов. И когда любишь «кошмарное чтиво» в целом, то так или иначе хочешь попробовать новинку, о которой все говорят в твоей среде обитания. Посему я сказал себе; окей, сказки так сказки, в конце концов – не будут заходить, не буду и дочитывать. И, кстати, что вообще такое СКАЗКА? Посмотрю-ка в вездесущей Википедии:

Ска́зка — один из жанров фольклора либо художественной литературы. Эпическое, преимущественно прозаическое произведение с волшебным, героическим или бытовым сюжетом. Сказку характеризует отсутствие претензий на историчность повествования, нескрываемая вымышленность сюжета.

Ну, нечто подобное вполне и про хоррор можно сказать. И почему, кстати, лично меня не привлекает вышеупомянутое фэнтези? Потому что вызывает подсознательную ассоциацию с некими инфантильными наивными мирами, из которых я давно, типа, вырос, а многие почему-то так в них и остались. Дурацкое, на самом деле, объяснение, которое де-факто сводится лишь к тому, что «это просто не моё». Но если отбросить такую предвзятость, сформировавшуюся по личным причинам, то конечно сказка может быть какой угодно, интеллектуально и стилистически, и содержать в себе множество слоев и смыслов. Так что «сказку бояться – хоррор не читать» ? Посему я решился, и делюсь впечатлениями по каждому рассказу.

Майк Гелприн «Саранча, скопец, палач»

Первое же произведение сборника на корню режет допущение, что в «Черных сказках» будет что-то детское. Зверская жестокость, кровища, убийства, а чуть погодя и половые сношения в различных формах. Написано от первого лица юной колдуньи, неистово мстящей агрессорам за смерть близких. К условно сказочным атрибутам можно отнести разве что магические способности девушки, используемые для чудовищных деяний. Мотивация героини ясна – око за око, зуб за зуб, но отдельные методы смогут поразить даже привыкших к «жести». А самое интересное (в ответ на возможное недоумение некоторых ранимых читателей) то, что «Саранча, скопец, палач» — фактически хоррор-версия «Сказки о золотом петушке» Пушкина. Если подобное заявление воспринимается скептически, то перечитайте упомянутый первоисточник и «найдите десять отличий». Они как раз и будут заключаться в оголтелом насилии у Майка Гелприна, в противовес высокому слогу «Солнца русской поэзии». А еще, если кто-то воскликнет – «Ну так, получается, это просто фанфик, насилующий классику!», то знайте, что и Александр Сергеевич в свою очередь вдохновлялся «Легендой об арабском астрологе» Вашингтона Ирвинга. Посему откровенные аллюзии не являются признаком «низкой» литературы, а были уместны во все времена.

Если же рассматривать «Саранчу…» как самобытное произведение, вне художественных подражаний и тематики антологии, то это псевдоисторический триллер, с элементами горячей эротики и натуралистичных ужасов, категорически противопоказанный нежным натурам. В зависимости от степени «ужасной» начитанности, рассказ способен даже шокировать, особенно одним «из ряда вон» эпизодом в середине повествования. Но если вы из прожжённых хоррор-фэнов, которых сложно удивить «запредельной степенью недозволенного», то, скорее всего, всё равно оцените тёмную красоту рассказа.

Александр Матюхин «На ногах»

Читая рассказ Матюхина, «Русалочку» Андерсена вспоминаешь в самую последнюю очередь. Здесь, скорее, чертишь параллель с относительно недавним фильмом Подгаевского, или с незабвенной «Особью» из 1990-2000-х. Причем речь не о качественном сравнении, а о ядреной жести, от которой детей, как говориться, на пушечный выстрел. Причем какой бы не была жестокой упомянутая американская кинофраншиза (как и крайне посредственный российский фольклорный хоррор), «На ногах» превосходит их именно по части изощренной фантазии. Пусь сам концепт похотливо-прожорливой русалки сложно отнести к чему-то принципиально новому, но вот детали… Обойдясь без спойлеров, стоит отметить наличие смачных физиологических подробностей рыбочеловечьего бытия, от которых одних замутит, а других вштырит.

Говоря о сказочной составляющей, здесь, конечно, основной атрибут – главная героиня, которая даже тоже влюбилась на какое-то время (но это не точно). Хотя основная доля романтики лежит на плечах мужского персонажа, которому повезло примерно так же, как мужику в «Дженнифер» («Мастера ужасов») Дарио Ардженто. И как можно догадаться, русалка здесь – та еще су… Но, с другой стороны, все ее деяния – это ее природа, которую она не выбирала и даже пыталась сдерживать, вот только… в итоге вышел фирменный кошмар от Матюхина!

И при всем жанровом «мясе», после финале остается драматичное послевкусие. Пусть кровожадное чудище не заслуживает оправдания, но может рассчитывать на некое понимание, так как искренне страдает от собственных безвозвратных потерь…

Владимир Чубуков «Бабушка»

Сюжет всемирно известной сказки про Красную Шапочку, сам по себе, несомненно, хоррорный. Здесь, как говорится, для написания ядреного жутика, бери фабулу, как она есть, и насыть «мясными» подробностями. Фактически, Владимир Чубуков сие и сотворил, но только в оголтело-абсурдистском ключе, когда в итоге аллюзия на сказку ушла на десятый план. Вообще, складывается ощущение (да простит меня автор, если я не прав), что рассказ был создан потоком сознания, когда изначально не было никакого плана произведения, и Чубуков писал буквально так, как слова приходили в голову. При этом вспомнилось другое «отрыв-башка» произведение Владимира – «По течению обратного года» из антологии «Чёрный Новый год», но там всё же был продуманный и контролируемый художественный хаос. Здесь же наплетено хрен знает что, которое одних читателей повеселит, а у других вызовет дикое раздражение, а-ля «что за байду я читаю?!». Впрочем, автор и сам всё это, несомненно, понимает, но хозяин – барин, как хочу, так и ворочу. Здесь я вставлю своё «я», и скажу, что субъективно поглощать красношапочную психоделику было прикольно. Но в то же время что-то серьезно-позитивное сказать я о «Бабушке» не могу. Просто занятная сюрреалистическая мешанина и не более того.

Дмитрий Тихонов «Странные вещи с вершины горы»

Красивая поэтичная история, которая, на самом деле, близка по сюжету и тональности к детским волшебным байкам, из которых так или иначе вышли «Черные сказки». Девочка Рита, по наказу отца, восходит на таинственную гору, дабы собрать «странные предметы», для последующей продажи не менее странным гостям. И несмотря на заверение папы, что на горе нечего опасаться, Рита столкнется с некими пугающими созданиями.

При весомой доле напряжения, в целом это мягкая притча, где ужасы не шокируют, что и не было целью Тихонова. Юная героиня идет к цели, борясь с жутковатыми препятствиями, в конечном итоге нужными для важного жизненного урока. По сравнению с предыдущими произведениями – добрейшая милота, чем и удивляет. Да, в рассказе есть «нечто ужасное», но без натуралистичных зверств. И на самом деле хорошо, что в сборнике есть такая сказка, с которой вполне можно ознакомить и детей, заодно спросив; а что они почерпнули из этой истории?

Олег Кожин «Птица вещая»

Интересная социально-философская драма в хоррорной оболочке. В процессе чтения опять же задаешься вопросами – что есть «сказка», и как этот рассказ соотносится с ней? Безусловно, есть некая волшебная составляющая с привычной всем кукующей птичкой, которая и правда накуковывает продолжительность жизни главному герою. А далее следует нешуточная борьба за эту самую продолжительность, ибо не всё так просто, как хотелось бы центральному персонажу. Здесь есть как мистическое толкование предсказания, так и вполне приземленное осмысление – зачем ты вообще живешь и что готов сделать за это? По субъективному впечатлению, самое сильное в рассказе – именно элементы сурового и печального бытия человечьего, которое зачастую страшнее любых деяний потусторонних сил. У истории реально неожиданный финал, неоднозначно воспринимаемый с точки зрения смысловой нагрузки, но вполне понятный с позиции трагично-мерзковатого существования героя, к чему всё это могло привести…

Ярослав Землянухин «Никодим»

«Ламповая» ностальгическая страшилка, условное прозаическое переосмысление «Песни-сказка о нечисти» Владимира Высоцкого, это которая с припевом — «…Страшно, аж жуть!». Главный герой – настоящий домовой с соответствующим кругом общения (духи, лесовики, ведьмы, упыри и т.п.). Причем здесь домовой Никодим осуществляет аж целую благую миссию по освобождению новорожденного из лап поганой нечисти. В процессе чтения действительно вспоминаются всякие детские сказки, пусть рассказ и не является прямой аллюзией на какое-либо конкретное фольклорное произведение. Вообще «Никодима» увлекательно читать, так как помимо насыщенной волшебной атмосферы, в нем реализована детективная фабула; прежде чем схлестнуться со злом, домовой проводит расследование, дабы установить мотивы похищения и выявить настоящего преступника.

С одной стороны «Никодим» прям-таки кажется «книжкой для маленьких» по своей детской непосредственности. Но, с другой стороны, в рассказе хватает жутких образов и смачно-жестких экшен-сцен. Субъективно, Землянухин буквально нашел «золотую середину» между душевной байкой и брутальным хоррором. И первое, что хочется сказать после прочтения – «Какая милая жуть!».

Дмитрий Золов «Райская тренькалка»

Залипательная хоррор-юмореска, субъективно взявшая не столько содержанием, сколько формой. Рассказ ведется от первого лица чудаковатого музыканта, вспоминающего, как он таковым стал. Конечно, можно воспринять повествование, как трагически-философскую притчу, но субъективно это именно ироничная байка, пусть и несомненно с шоковой развязкой. Главное же удовольствие от «Райской тренькали» — в живом разговорном стиле, когда главный герой с инфантильной простотой рассказывает о своих злоключениях.

Фактически и финальный ужас подан в ироничном ключе, когда горе-музыкант просто не может поведать об этом как-то иначе, нежели с детской констатацией крышесносной жести. Иначе говоря, авторский язык умилительно подкупает и «делает» рассказ.

Герман Шендеров «Намощ»

Ядреный филологический хоррор, с хулиганскими элементами, за гранью изящной словесности. Этакая сказища для очень взрослых, в которой чудаковатый аспирант совершает шоковую прогулку по злачным местам с кошмарными персонажами. Помимо нравящегося многим приема «книга в книге», особый интерес представляет смысл названия. С одной стороны, практически в начале разъясняется суть понятия, но ближе к финалу публику ждет эффектный сюрприз, переворачивающий сказанное ранее.

В целом, залихватский жутик, однозначно подходящий к тематике антологии и цепляющей изящной безбашенностью. Причем у «Намощи» четкая фабула, но отвязная подача. В определенном смысле это даже пародия на так называемую «классическую сказку», благодаря доведению повествования до саркастически-сюрреалистических крайностей. Чуть ослабляют впечатления менее креативный, чем всё остальное действие, финал. Хотя и ему не откажешь в озорной закономерности.

Сергей Лёвин «Искры»

Зрелищный рассказ с печально нереализованным потенциалом. С первых абзацев стремительно погружаешься в произведение-катастрофу, в центре которого жуткий пожар, грозящий поглотить жилые дома. Автор вводит в повествование различных персонажей, внятно прописывает их, а также включает «хронометр», когда каждая глава обозначена поминутным временем действия. Подобный прием добавляет напряжения, а также нужен для того, чтобы разобраться в четкой последовательности событий, так как Лёвин ими жонглирует. Повествование переключается с одного героя на другого, а «часы» помогают понять – это происходит до, после или синхронно с предшествующей главой. Градус интереса нарастает, кажется, что обрисованные характеры и предыстории героев ярко «сработают» в кульминации и/или в финале, но… всего этого не происходит, и рассказ просто заканчивается.

В итоге остается ощущения демонстрационного отрывка романа, в котором еще очень многое нужно пояснить и развить. А на деле – просто страшная зарисовка про разбушевавшийся дух, играющий с огненной стихией. Да, описано жутко и впечатляюще, но как развитие персонажей, так и производственная драма из жизни спасателей и чиновников, пошли буквально коту под хвост.

Роман Смородский «…и всё погрузилось в трясину»

Зверский мрачняк, в котором сложно отыскать явную сказочную атмосферу. Да, в повествовании фигурирует кикимора, поначалу воспринимаемая как главная и единственная злодейка. Но по мере перелистывания страниц понимаешь, что на самом деле рассказ не о ней, как таковой, а о куда более мирских и мерзких персонажах. В рассказе много натуральной жести, в виде отнюдь не сказочных кошмаров, а домашнего насилия. И в целом рассказ простроен так, что всё больше погружает читателя в черную бытовуху, уходя от фольклорной составляющей.

Технически это хорошо написанная история, которую быстро прочитываешь, не спотыкаясь о стилистические неровности. Но в итоге вообще не воспринимаешь ее в контексте тематики антологии. Трагический шокер в условно-историческом антураже, без волшебства и луча света.

Ринат Газизов «Три правила Сорок Сорок»

Специфичная история, нетривиальная стилистически и словесно, и однозначно выпадающая из удобной для массовой публики манеры повествования. Ничего скверного в подобном творческом методе нет, наоборот, отдельных читателей искренне восхитит такой креатив. Но нужно быть готовым к конкретной сложности восприятия «Трех правил…», особенно если настроен на «старый добрый хоррор» в традиционном ключе. Фактически, «…Сорок Сорок» — притча, исполненная в саркастической форме, где главный герой прежде всего иронизирует над собственной судьбой и волшебным даром, случайно и невольно доставшимся. История похищенного и чудом спасшегося, который теперь может красть у людей всё, что угодно, как материальное, так и духовное, вызывает разнообразные эмоции. С одной стороны, парнишку жалко, ибо не он выбрал такой жизненный удел, в глобальном смысле. Но, с другой стороны, все то множество мелких (и не очень) пакостей, которые совершает герой – уже от его эго, вседозволенности и безнаказанности. Хотя и с этим многие могут поспорить, а-ля «не мы такие, жизнь такая…».

Пожалуй, именно этим и ценны «Три правила…», призывая по-разному оценивать моральные качества и конкретные действия героя, включая его финальный поступок. К жанру ужасов рассказ отнести сложно, как, на самом деле, и к сказке, но ее определение вообще слишком вариативно, что подтверждают другие произведения антологии. Итого, «Три правила…» понравится далеко не всем из целевой аудитории, но те, кому зайдет, возможно посчитают рассказ одним из лучших в сборнике, как раз за «нечто особенное».

Яна Демидович «Шоколадное сердце»

Ядреная хоррор-мелодрама, в которой девичьи романтичные эмоции сопряжены с насыщенной кровавой жестью. По прочтении сам себе задаешь вопрос; насколько удался баланс между условно возвышенным и приземленно кошмарным? И сам себе отвечаешь, что, пожалуй, сила рассказа именно в существенном крене в сторону мясного трындеца, во второй половине текста. Как раз поэтому хоррор-аудитория может четко сказать, что «Шоколадное сердце» именно для нее, а не для «кисейных барышень», как может показаться в начале чтения. Вообще, если со стороны автора был, в том числе, расчет и на шок, то он удался. На первых страницах вообще не ожидаешь такого грядущего стилистического перехода, допуская, что ужасы будут поданы в «мягкой» манере. А на деле получаем «ух!».

Сюжетно, это история о формально праведной мести, которая, по своему исполнению, выходит за гуманные рамки. Но это также история и о неоправданной жестокости, если мы говорим о втором насильственном эпизоде, а не о финальной мясорубке. Иначе говоря, получив божественную силу, простой смертный не способен ее контролировать, и возможно в этом ключевой посыл рассказа.

Оксана Ветловская «Мать-гора»

Об этом рассказе можно было бы с умным видом заявить, что «конечно же это перепевка «Медной горы Хозяйки»!» и далее продолжить, что «неплохо, но до классики конечно не дотягивает…» и т.д. и т.п.  Но, признаюсь честно; пока поглощал «Мать-гору», в памяти не всплыло ровном счетом ничего, хотя когда-то сказки Бажова я читал. Впрочем, для моего восприятия произведения Ветловской, «литературная амнезия» пошла только на пользу. Без каких-либо сравнений я получил жутко-драматичное повествование, с красивым слогом и кошмарно-изящными сценами.

Субъективно понравилось не столько содержание, сколько форма. Время и место действия душевно оказались не близки, но вот стилистика с нетривиальным насилием и противоречивым бесящем главным героем зашли на ура. Таким образом, своеобразное впечатление; сильное эстетическое наслаждение при условном интересе к злоключениям инженеров и рабочих, выбравших явно не ту гору для постройки железнодорожного туннеля.

Дмитрий Тихонов «Разбойничья мистерия»

Иронично-грустная байка из жизни кукол, что «так похожи на людей». Хотя в данном случае у рассказа поистине библейский масштаб, так как речь идет не просто о марионетках бродячего мини-театра, а об Иисусе, Сатане и иже с ними. Такие идеи однозначно воспринимаются смело, ибо всегда могут потенциально задеть чувства отдельных верующих. По субъективному восприятию ничего прям оскорбительного в «Разбойничьей мистерии» нет. Наоборот, такая интерпретация провоцирует интерес к оригинальному Священному Писанию, дабы расширить собственный кругозор и поднять культурный уровень.

Что же до хоррор-составляющей рассказа, то она не столько практическая, сколько смысловая, опять же тесно взаимосвязанная с первоначальными библейскими образами. В «…мистерии» есть яркие сцены насилия, причем с акцентом на то, что калечат не людей, а, казалось бы, бездушных деревянных кукол. Но в том-то и дело, что марионетки здесь очень даже живые, и страдают от боли и ужаса как люди, а может быть даже и сильнее. Ну а прямые параллели с каноническими образами усиливают впечатления от прочитанного.

Станислав Пожарский «Моровая изба»

Практически с первых абзацев возникло четкое впечатление, что читаешь стопроцентный фольк-хоррор, а-ля «Солнцестояние» Астера, если проводить параллель с кино. Вот оно, таинственное поселение со странными ритуалами, и предзнаменование чего-то ужасного. Причем в качестве настоящего кошмара ожидаешь приход Избушки на курьих ножках, чего бояться все жители здешней мрачной деревни. Но на деле ядреный крышеснос происходит раньше, во время инициации главного героя-подростка и его брата. Именно этот эпизод реально шокирует, как по форме, так и по содержанию, и последующее нашествие Моровой Избы бьет по психике куда меньше.

В целом рассказ примечателен яркой стилистикой, когда жуткие образы цельно вырисовываются, впечатляя своим брутальным изяществом. Можно по разному отнестись к элементам на грани фола, типа «методов воспитания и посвящения во взрослую жизнь», но всё же смысловой посыл однозначно тяготеет к некой высшей справедливости, хотя и донесен посредством всё то же кровавой жести.

Дмитрий Тихонов, Богдан Гонтарь «О Чугае и Царствии Небесном»

Зверская веселуха, бессовестно глумящаяся над религиозными мотивами. Рождение Антихриста обыграно в дико гротескной форме, всеми силами веселя читателя вместо серьезных нравоучений. Формально, серьезные вопросы бытия здесь тоже прослеживаются, но они напрочь затмеваются чернушной иронией и оголтелым насилием. Невольно вспоминается строка из стихотворения Карамзина; «Смеяться, право, не грешно над всем, что кажется смешно».

Вообще, «О Чугае…» — строго на любителя подобных «замахов на святое», которое, конечно, не нужно воспринимать всерьез, а качественно оценивать буквально по простонародному критерию – «вставляет/не вставляет». Написан рассказ ярко и бодро, читается влёт, и ожидаемо оставляет неоднозначное послевкусие. Кощунственно-озорная байка, сложно относимая к понятию «сказка», но субъективно работающая как хоррор-прикол.

Евгений Шиков «Куриная голова»

Абсолютно шок, истинную суть которого понимаешь на последнем абзаце. Причем можно подумать, что это художественный прием, когда для усиления эффекта выдается мнимое за действительное. Но потом обращаешься к Википедии, на которую ссылается автор, и понимаешь, что всё взаправду. И заново прокручиваешь в голове текст, приходя в ещё больший ужас.

«Куриная голова» — характерный пример творческой цели, оправдывающей средства. В процессе чтения не раз можешь подумать, что у писателя ум за разум зашел, когда фантазия переходит все условные грани допустимого, и кажется, что это «гадость ради гадости». Но когда, по завершению чтения, силишься представить реальный случай, легший в основу «Куриной…», то понимаешь, что в голове героини царила просто кромешная тьма, раз она сделала такое… И можно бесконечно спорить на тему нужности подобных рассказов, с точки зрения их шокирующей стилистики. Но в итоге так или иначе стоит признать, что правдивые истории необходимо рассказывать, не стесняясь этой самой основополагающей правды, сколь бы чудовищной она не была.

Страница книги «Чёрные сказки» в КЛУБ-КРИКе