Покупайте книгу «Русский Хоррор» на ЛитРес!

 
 

ЕЩЕ КЛУБ-КРИК

LiveJournal ВКонтакте
 
 
 
 
Возрастные ограничения на фильмы указаны на сайте kinopoisk.ru, ссылка на который ведет со страниц фильмов.

Мнение авторов отзывов на сайте может не совпадать с мнением администрации сайта.
 

Реклама на сайте

По вопросам размещения рекламы на сайте свяжитесь с администрацией.
 
 
 
 

«Сиринкс». Рассказ-финалист конкурса «Кровавый Слон», автор — Евгения Кинер

 

СиринксСТРАНИЦА ПРОИЗВЕДЕНИЯ:

Название: «Сиринкс»

Аннотация: «Когда-то, давным-давно, отец говорил, что чайки – это моряки, не сумевшие вернуться домой. Мальчик верил ему и сам летал во сне, хотя очень боялся упасть вниз, в холодный туман, на груду острых костей. С годами всё забылось. Сны пропали, а внутри поселилась мертвящая пустота. Случайная вспышка обиды и ярости доказала повзрослевшему Андрею, что между людьми и птицами действительно существует таинственная связь. Птица – воплощение души человека, а суть птицы заключена в её голосе. Чтобы хоть чем-то заполнить свою опустевшую жизнь, Андрей решил собирать их песни. Последние песни».

Автор: Евгения Кинер, г. Ново-Николаевск. Пишет с 2018 г., преимущественно в жанрах фантастики, фэнтези и мистики.

В 2019 году – финалист конкурса «Новая фантастика 2019» с публикацией в одноименном сборнике рассказа «Тумбочка». Первое место в конкурсе фантастического рассказа «Бумажный слон 2019» — рассказ «Притяжение звука». Второе место на конкурсе «Кубок Бредбери» в номинации «Мистика» с историей «Край тумана и мороков».
В 2020 году – вновь финалист конкурса «Новая фантастика 2020» с публикацией рассказа «Семена жизни». Второе место на конкурсе «Бумажный слон 2020» с рассказом «Голоса пыли», печать в журнале «Рассказы. Выпуск 12».
В 2021 – победитель номинации «Мистика» на конкурсе «Кубок Бредбери».

Публиковалась в сборниках проекта Квазар: «Лучшее», «Религиозная фантастика», «Гримдарк». В изданиях «Происхождение мрака. Антология русского хоррора 2019», «Discworld», а также нескольких сетевых сборниках.

РАССКАЗ:

Рассказ «Сиринкс» одержал II место на жанровом конкурсе «Кровавый слон» и озвучивается по инициативе Клуба Крик — обозревателя новинок в темной литературе и кино. Крик поддерживает жанровые конкурсы нескольких сетевых площадок, выступает на этапах жюри в выборе финалистов. Программа Клуба — следить за развивающимися авторами, недавно вступившими на стезю русского мрака. И, отыскав новые имена среди русскоязычных авторов хоррора, мистики и триллера, дать им зеленый свет посредством критики, рецензий, публикаций на различных интернет-площадках и озвучивания историй профессиональными декламаторами.

_____________________________________________________________________________

Сегодня это была иволга. Ярко-жёлтая, с чёрно-серыми крыльями. На белой грудке алело небольшое пятно. Рана от садка — наверное, ударилась, когда билась внутри.

«Портит вид», — решил Андрей и попытался протереть спиртовой салфеткой. Но кровь сильно пропитала перья и успела засохнуть, а птица затряслась и забилась в руке. От испуга сердце её застучало так часто, что рука чувствовала лишь дрожь и перестала различать отдельные удары.

«Ничего, сойдёт и так. Иначе помрёт от страха».

Он достал длинные спицы с шариками на концах и, уложив птицу спиной на лист пенопласта, принялся всаживать их в крылья, расправляя её как бабочку. Лапы иволги судорожно скребли воздух. Крик стал высоким и тонким, а потом слегка хриплым.

— Нет, — поморщился Андрей, — тихо. Ты так испортишь голос».

Он отступил, дав ей время успокоиться. Красивая. Сейчас он видел перед собой не птицу, а ту, которой она принадлежит. Ту, в которой звучит её песня. Высокая, бледное лицо, светлые волосы. Тоже красивая. Сейчас она, наверное, волнуется. Пытается понять, что не так. Но не поймет. Лишь глубоко внутри почувствует, что кто-то поймал её душу. И сейчас убьёт её.

Иволга перестала жалобно пищать и дёргаться. Она лежала тихая, неподвижная, лапы подтянулись к туловищу, глаза смотрели вверх, в чёрный деревянный потолок.

Андрей не подошёл. Знал, что птица жива. Он ждал. Неторопливо достал пузырёк, наполнил спиртом и поставил неподалёку. Надо пока написать этикетку… Уже скоро…

И вдруг она запела. Чистый долгий звук, похожий на стон, заполнил тёмную комнату. Он сменился переливами свиста и щёлканьем. Птица пела свою последнюю песню.

Теперь она уже не замолчит и не станет бояться. Андрей подошёл и длинным тонким лезвием провёл от клюва до середины груди. Песня прервалась хрипом, но сердце ещё билось и, пока оно не встало, он успел перерезать разветвление бронхов, трахею и вытащить вместе с голосовым аппаратом.

Пинцетом он аккуратно опустил её в пузырек со спиртом и поднёс к глазам. Сиринкс. Тонкая-тонкая трубочка, изогнутая как свирель. Такая маленькая, но это и есть воплощение голоса птицы, её песня.

Вся её суть.

+++

— Смотри, чайки над рекой, — говорил отец. — Это моряки, не вернувшиеся домой.

— А сойки? А кукушки? А вот курица? — спрашивал маленький Андрей.

— Сам ты курица! – ворчал отец. – Придумал тоже…

Но на охоте он никогда не убивал птиц. Бил зайца, ходил за косулями…

— А что в них есть-то? Перья одни. Там главное песня…

Но мальчик знал, отец верит, что крылья птицы — это крылья души, умершей или живущей, но обязательно человеческой. «Почему-то же им дано летать, как ангелам», — повторял он, глядя в небо.

И Андрей тоже верил. Часто ему снились сны, которые начинались страшно — он падал вниз, в темноту, сквозь холодный туман, до тех пор, пока не появлялась внизу груда острых костей, которая неслась ему на встречу. А потом у него вдруг раскрывались крылья, и ветер подхватывал его, не давая упасть. Смеясь, он уносился вверх, в прозрачную синеву, всё выше и выше.

Но детство кончилось, сны потухли и прекратились совсем. Забылись птицы и отец. А на смену ничего не пришло.

+++

Пустота. Первое, что ощущаешь утром, глядя в потрескавшийся потолок. Встанешь ты или нет, пойдёшь на работу или помрёшь прямо сейчас — ничего не изменится. Вряд ли кто-то придёт проверять. Но если думать об этом, то не поднимешься никогда. Потому Андрей ни о чём и не думал. В голове белый шум, снежные мухи. Под ногами скрип половиц двухэтажного аварийного дома, потолок чёрный от плесени, стена завалилась внутрь комнаты. Об этом он не думал тоже.

Глотнув воды прямо из чайника, он из него же умылся над раковиной. Маленькое зеркало вмещало только полоску тёмных глаз. Зачем оно такое, ведь даже не побриться. Высыпав в тарелку вчерашние макароны, он жевал, глядя в окно. Холодные макароны слиплись, а на стекле скопился слой пыли, за которым едва разглядишь двор, но и на это не стоит обращать внимание.

Работал он недалеко. На стройке, через пару кварталов. Точнее, стройку только собирались начать, а пока он и еще несколько рабочих разбирали старый дом. Вывозили обломки бетона, битый кирпич, рубили гнилые деревянные перекрытия. С непривычки это оказалось тяжело, но никакой другой работы Андрей пока не нашёл. От этой он, по крайней мере, легко уставал, и ему это нравилось. Чем тяжелее — тем меньше лишних мыслей. Другие рабочие, все четверо — мигранты, увидев Андрея, посмеивались, и что-то обсуждая на своем языке, кивали в его сторону головой. Им скучно, а он почему-то их веселил.

И это Андрей не хотел замечать. Двигалось его тело, глаза смотрели, уши слышали. Но сам он спал. Ведь если проснуться хоть на минуточку, если осознать всё это — ему не справиться. И жить так станет уже невозможно.

Бетонная пыль осела на одежде и коже. Чёрные волосы стали седыми, грязь серыми полосами запачкала лицо, расчертив его морщинами. Рукавицы разобрали до его прихода, потому руки быстро покрылись свежими ссадинами. Андрей кривился и кусал губу. Мигранты издевательски хихикали. Он работал с ними вторую неделю, но до сих пор не знал их имен, не понимал ни слова чужой речи. Тяжёлая лопата отправляла раздробленный бетонно-каменный мусор в тачку. Раз за разом. На ладони вспух прозрачный пузырь мозоли. Кисть пульсировала от боли, и движения Андрея стали неуверенными, медленными. Лопата зачерпывала всё меньше и меньше. Мигранты уже смеялись открыто. Противно ржали, перестали работать и собрались вокруг, изображая его — сгорбленного, с перекошенным лицом. Андрей не сомневается — они специально спрятали рукавицы, как два дня назад согнули его лопату.

На смех явился прораб.

— О… — тяжело вздохнул он. — Работничек…

А потом, вдруг резко рассвирепев, начал орать:

— Вон пошёл отсюда, сука! Ты сюда клоуном нанялся? Бесполезный кусок дерьма! Тут даже чурки справляются, а ты…

Андрей продолжая сжимать лопату, попятился назад, но тут же развернулся и побежал под несущиеся ему вслед маты и хохот рабочих. Забежав за бытовку, он остановился, привалился к ней спиной и медленно сполз вниз. Руки дрожали, сердце колотилось, лицо горело от прилившей крови. Он шмыгнул носом, понял, что сейчас заплачет, и часто заморгал, пытаясь сдержаться. Ему двадцать два. Он уже и забыл, когда так было. Рядом с ногой вдруг приземлился голубь. Нагло закурлыкал раздувая грудь, будто тоже насмехался.

— Да пошли вы все! — вдруг не выдержал Андрей. И не осознавая, что делает, со всей силы сжал черенок лопаты и ударил по голубю. Мозоль на ладони лопнула, от резкой боли он зажмурился до белых пятен перед глазами. А когда открыл, перед собой увидел красное пятно на песке с распростертой в нем птицей. Шея развернута набок, из клюва капает кровь.

Андрей тупо смотрел на птицу, чувствуя лишь странное безразличное спокойствие. А потом откуда-то сзади раздался грохот и пронзительный испуганный крик.

Кричал один из рабочих, самый молодой. Голос звучал так, что Андрей сразу понял — что-то случилось. Он выскочил из-за бытовки и сразу всё увидел.

Прораб лежал под кучей битого кирпича, голова разбита, шея вывернута. Рабочие столпились над ним, что-то причитая, и то трясли его, то пытались приподнять. Один побежал за помощью, но это было уже явно бесполезно. Кровь продолжала течь и бурым пятном впитывалась в кирпичную крошку.

Как это произошло? Здесь оставалась часть стены. Совсем не высокая, прочная. Как она вдруг упала? Почему сейчас? Эти мысли промелькнули за мгновение. А потом вновь пришло спокойствие.

«Потому, — усмехнулся про себя Андрей. — Потому что!»

Вид ещё одной смерти его не тронул. Но от всё же замер, пораженный другим чувством. Чувством свершившейся справедливости. И осознания. Он это сделал. Тот голубь… Здесь нельзя не видеть связи. А ведь отец знал. Он же всегда рассказывал…

На негнущихся ногах Андрей вышел за ворота. Словно очнувшись после долгого сна, он шёл домой и удивленно глядел на город, будто видел его впервые. Почти везде — старые деревянные домишки и кирпичные трехэтажки, облезшие до такой степени, что прежний цвет едва угадывался. Зато как много деревьев, повсюду птицы… И сегодня они вели себя странно. Вились вокруг стаями или, наоборот, галдели, волновались и разлетались при его появлении. Словно почувствовали — он знает, он всё понял.

Они его боялись.

+++

Ночью Андрей не мог заснуть, то и дело поднимался и ходил по комнате. Никак не получалось собраться и успокоиться. Вчера он был уверен — смерть птицы и прораба связаны. Но ночью пришли сомнения. Ерунда… Сколько птиц умирает? Но ведь и людей… Нужно лишь угадать связь. Только как? Слишком легко ошибиться. Если долго наблюдать, он научится. А пока нужно проверить. И он уже придумал, как это сделать.

Через два двора от его дома, по дороге на работу, он всегда встречал четвёрку ворон. Взъерошенные чёрные птицы собирались вместе на берёзе, громко и противно крича, либо копались в мусорном баке. Завидя его, они всегда взлетали на забор и гоготали, будто смеялись. Чем-то он им не нравился, и молча его никогда не пропускали. И ведь Андрей это уже видел. Такие совпадения не случайны. Он сможет проверить. Но как их поймать? Лопата тут не поможет, не кидаться же в них камнями? Вороны хитрые и осторожные, а он даже ловушек ставить не умеет. Надо будет научиться…

Андрей снова прошёлся по комнате, внизу заматерился кто-то из соседей — скрип половиц мешал спать. Стараясь больше не шуметь, он лег на кровать. И улыбнулся. Он их просто отравит.

Утром, первым делом, Андрей отправился в магазин. Помёрзнув пятнадцать минут в ожидании открытия, он залетел в мясной отдел.

— Что, не терпится похмелиться? — смерила его взглядом недовольная продавщица.

Но он купил четверть копчёной колбасы. Завернул кусок в газету, сунул во внутренний карман. Она так сильно пахла, что Андрей боялся не донести её до дома. Покупать себе такую ему не приходилось, денег всегда едва хватало. По этой же причине он не курил и не пил. Ему попросту было бы нечего есть.

Дома он расстелил газету и порезал колбасу тонкими ломтиками, посыпав их затем голубым порошком из пакетика с надписью: «Крысиная смерть». Запаха вроде не ощущалось, порошок от жира стал почти прозрачным. Жаль, действует он не мгновенно.

Войдя во двор, он заметил ворон сразу. Они вели себя не как обычно. Сидели на заборе нахохленные, тихие, сосредоточенные. Не каркали и не «хихикали».

«Ну ничего, есть вы все равно захотите», — думал Андрей, торопливо разворачивая бумагу. Он так спешил, что газета порвалась и колбаса посыпалась на асфальт, Андрей охнул, и уже потянулся её собрать, чтобы донести к самому забору. Но заметил, что не нужно. Вороны, наблюдая за его неловкими движениями, уже слетели вниз. Казалось, его неуклюжесть их рассмешила, и, скрипуче каркая, они скакали вокруг, постепенно подбираясь поближе.

— Веселитесь? — улыбнулся Андрей. — Ну давайте, давайте.

Одна из птиц тут же кинулась ему под ноги и, подхватив кусок колбасы, вспорхнула на забор.

Через час все четверо лежали в траве, вяло шевеля скрюченными лапами, тяжело дыша и ни на что не реагируя. Андрей, не спеша и посвистывая, отправился на стройку.

Чем ближе он подходил, тем страшнее становилось. Что он сейчас увидит? Четыре трупа? Или ничего, а всё это лишь череда совпадений? Со стройки не доносилось ни звука. Андрей хотел лишь посмотреть сквозь ворота, но так он ничего не разглядел — там никого не было. Тогда он зашёл. Всё осталось таким, каким он запомнил в последний раз. Только загородили четырьмя лентами место, где погиб прораб. Тёмно-бурое пятно в центре ромба притягивало взгляд.

— Эй, а ну стой! Чего там делаешь? — вдруг послышался крик.

Андрей испуганно обернулся, но, увидев перед собой старика-сторожа, успокоился. Тот тоже облегчённо вздохнул, узнав пришедшего. Скорее всего, сторож и не подозревал, что перед смертью прораб успел кого-то выгнать.

— А где все? — спросил Андрей, обводя рукой стройку.

— Ну… Николай Степанович, ты сам в курсе… — сторож мрачно посмотрел на колышущиеся в воздухе ленты. — А остальные… Разбежались, наверное.

— Как это разбежались?

— Не знаю! — возмутился сторож. — Пропали. Не пришли сегодня и всё! Может боятся, что виноватыми сделают. Или регистрации у них нет. А теперь-то проверят! И ты иди, пока не допросили, чего ходишь тут…

Андрей и сам уже шёл к выходу. Выходит, снова получилось? Или нет? За бытовкой он увидел раздавленного голубя. Сам не зная зачем, он забрал его с собой. Наверное, потому, что мёртвая птица была единственным ощутимым доказательством реальности происходящего.

+++

Строители не вернулись. Как и вороны. Он не нашёл даже их тел. Птиц, скорее всего, выбросил дворник. Мигранты исчезли бесследно. Какое-то время Андрей следил — не вернутся ли те или другие, а потом бросил.

«Я хотел доказать — и доказал».

Днём он наблюдал за птицами, изучая их повадки, слушая песни. Листал определители и атласы, взятые в местной библиотеке. Но зная то, что открылось теперь, он смотрел на них совсем иначе. Непонятные, странные существа, словно из другого мира. Прекрасные в своей продуманности, способности к полету. Совершенные творения, глядя на которые, он чувствовал себя легче и свободнее. Становился ближе к небу.

Он гулял по дворам и улицам, рассыпал по асфальту сухой хлеб. Смотрел как жадно давят друг друга голуби. Ему нравилось, как они ходят следом. Но в городских птицах было что-то испорченное, нечистое. Это тоже была душа, только кому такая могла принадлежать? Не зря они никогда не поют по-настоящему. Лесные — совсем другое дело. Тонкие, изящные, далёкие от городской грязи. Их музыка отдавалась в нем кристальной чистотой, звенела внутри резонансом. Лес стал его храмом.

Жаль только, что эти песни могли слышать все. Слышать и не понимать, не ценить. Проходить мимо и не чувствовать, какое чудо в этот момент происходит. Одним своим равнодушием они портили музыку, лишая её смысла и сути. Птица — воплощение души, и, раз только он способен это понять, он должен попробовать завладеть ею.

Птица, которую он достал из своей первой ловушки — совсем маленькая и серая, с чёрной полосой, словно маской, перечёркивающей клюв и глаза, называлась поползень. Она изо всех сил вырывалась из рук и тихо попискивала.

«Нужно было поймать кого-то покрупнее. И чего она так крутится? Наверное, придётся привязать».

Руки и так тряслись, едва удерживая птицу, а крики ещё больше раздражали. Андрей принялся приматывать крыло верёвкой к деревянной рейке, но поползень постоянно дёргался, бился, путался в нитках, теряя перья и пух. В какой-то момент Андрей разозлился и, резко прижав поползня к рейке, прибил крылья к дереву гвоздями. На секунду они встретились глазами — человек и птица. Она тоненько запищала, почти завыла. А потом повела себя странно — откинула голову и запела. Мелодия звучала тревожно и страшно, раньше эти птицы так никогда не пели. Он замер, боясь её тронуть. Кровь капала с крыльев, перья намокли. И вот тогда это произошло впервые. Он увидел её такой, какая она была среди людей. Девушку с короткой стрижкой, тёмными мягкими волосами, падавшими на лоб, внимательными серыми глазами и длинными пальцами с неровно обстриженными ногтями… Он увидел её так ясно, что мог коснуться лица. Птица пела — это уходила душа. Неумело и грубо, он разрезал ей горло, ещё не зная, что хочет найти. Откуда идёт этот звук? Голосовой аппарат птицы загадочно звался сиринкс и создавал особенную ноту, главный тон песни, частоту, заложенную богом для каждой души. Андрей думал, что сразу поймет, где он. Но теперь едва мог хоть что-то понять в переплетении окровавленных птичьих внутренностей. Наконец, с помощью атласа он нашёл, что искал. И маленькими ножницами отделил от тела.

Промыв холодной водой, Андрей опустил кусочек плоти в пузырёк и залил спиртом. Взяв его в руки, он продолжал чувствовать вибрацию песни и вновь видел сероглазую девушку.

В ту ночь он заснул перед самым рассветом. И впервые за много лет увидел сон. Он шёл через лес, и тут перед ним явился огромный скворец. Чёрные перья, как беззвёздная ночь, на голове серебряная корона. В блестящем птичьем глазу, как в зеркале, он увидел свое отражение — испуганное и жалкое. Гигантская птица подскочила и, схватив его как червяка, понесла вверх, а подняв высоко-высоко, выбросила. Он падал долго. А потом вдруг понял, что сам может выбирать, что случится дальше. Тогда он раскинул руки, которые сразу стали крыльями, и тень их понеслась по земле. Когти искривились блестящими металлическими лезвиями, заострился клюв. Закинув голову, он закричал, и то была не песня — крик опасности, пронзительный и высокий.

Со временем флаконов, пузырьков и бутылочек скопилось уже около сотни. Они лежали в большом деревянном ящике, пересыпанные для мягкости сосновыми иголками. Он помнил всех, кого поймал. Слышал, чувствовал, видел — мужчин и женщин, молодых и старых, красивых и не очень. Потеряв свои телесные оболочки, для него они навсегда остались застывшей музыкой.

+++

С озера Андрей всегда возвращался к городу дачами. Меньше людей по дороге и всем плевать, почему он такой грязный. Сегодня в сумке у него сидел бекас. Периодически он кричал, голосом, похожим на блеяние овцы, заставляя Андрея каждый раз морщиться. Но такая птица попалась ему впервые. К воде он вообще наведывался редко. Заросшее камышом и ряской озеро больше походило на болото. В лесу птицы ему нравились больше, но всех, кого мог, он там уже переловил. Жаль, за несколько лет ему так и не попался соловей. Говорят, с его песней никакая другая не сравнится. Однажды он слушал запись, но она не передавала ощущений, возникающих в реальности. А в живую ему не везло.

«Ничего, — думал он. — Это же необычная птица. Когда-нибудь он её найдет, в особенный день. Её появление станет для него чудом, знаком свыше».

Откуда-то послышалась песня. Это была не птица, а девушка. Пела тихо, явно для себя, но голос был красивый, задумчивый. Андрей остановился, прислушиваясь, и, хоть он и устал, сам не понял, как свернул с тропы и пошёл на звук. Захотелось увидеть, кто поёт.

Девушка сидела у берега реки под кривой яблоней, что-то рисовала в блокноте и продолжала напевать. На вид она оказалась ничем не примечательной — волнистые русые волосы, светлые глаза, невысокая. Симпатичная, хотя с первого взгляда ничего запоминающегося. Но слушать её было приятно, потому Андрей ушёл не сразу. Он смотрел из-за ивовых кустов, росших вдоль воды, стараясь не шевелиться. А когда уже собрался идти, проклятый бекас раскричался и забился в сумке.

Девушка замолчала, подняла голову и испуганно на него посмотрела. Андрей смутился. Он подумал сбежать, но одёрнул себя. Он ничего не сделал, а если побежать, что она там придумает? Вылез из кустов и краснея, пробормотал:

— Не бойся, я там птицу ловил…

Она посмотрела на сумку, откуда бекасу удалось высунуть голову. Время от времени он продолжал отвратительно верещать. Андрей постарался запихнуть его обратно.

Девушка, совсем переставшая бояться, заинтересовалась птицей. Потянулась к ней рукой.

— Бедная. Ты ведь не собираешься её есть?

Андрей вновь смутился. Есть птицу? Да как…

— Нееет, точно нет.

— А что тогда?

— Хочешь, тебе отдам, — вдруг неожиданно для себя произнес он.

— А давай, — улыбнулась она, сразу став очень красивой. — Но только я её выпущу!

— Как скажешь, — кивнул Андрей, вытаскивая из сумки бекаса. — Отнеси к воде.

Он осторожно передал птицу и указав, где лучше его отпустить уже развернулся, чтобы уйти.

— Постой! — вдруг крикнула она и, достав из сумки блокнот, вытащила оттуда листок бумаги. — Держи картинку на память. Тут тоже птички есть…

Сунув лист ему в руку, она исчезла среди камыша вместе с бекасом.

Андрей мрачно смотрел ей вслед. Он не мог понять, что чувствует. Она забрала и унесла его добычу. Он выследил, поймал и мысленно уже добавил бекаса к коллекции. Самое главное — он не смог увидеть его «по-настоящему», услышать последнюю песню. Это бесило. А с другой стороны, он знал, что отдал бы и ещё раз. Просто не смог бы иначе.

Вздохнув, он посмотрел на рисунок.

Чёрной ручкой и цветными карандашами на плотном листе был изображен человек. Ну почти. Ноги его уходили в землю, становясь корнями, руки тянулись вверх ветками, лицо, проступающее из коры, казалось умиротворенно-спокойным. На руках-ветках повсюду сидели птицы, порхали вокруг кроны, пели, плели гнёзда.

Хранитель душ…

Она что-то бессознательно понимает, но всё же – она не права. Всё не так устроено.

А нарисовано хорошо, детально. И каждую птицу можно узнать, хотя рисунок небольшой. А вот тут… тут, кажется, она случайно нарисовала себя.

Маленькая бурая птичка, сидела под деревом, как раз так, как под яблоней девушка. Расправила крылья и пела. Не соловей, нет. Камышевка. Но ей подходит. Андрей коснулся пальцем изображения и сразу увидел лицо девушки. Не так чётко и ярко, как видел во время последней песни, но это была она.

Из рюкзака он вытащил треугольную сетчатую ловушку и поставил прямо тут, в ивняке. Есть ли здесь вообще такие птицы? Андрей раньше не встречал. Но он не сомневался, знал, что она попадется. Совпадений не бывает.

+++

Несколько дней ловушка оставалась пустой. Пять, шесть, неделю… На десятый день туда попала мухоловка. Андрей с досадой вытряхнул её из сети. Не она ему нужна. Он поставил ещё две сети неподалеку, чего раньше не делал.

К кривой яблоне он возвращался каждый вечер. Ловушки стояли рядом, за ними нужно следить, но он надеялся встретить девушку. Только она больше не приходила.

«Что она делала у озера? Вряд ли приехала рисовать специально. Скорее, живет на какой-то даче неподалеку», — решил Андрей и теперь днём искал её там, а вечером возвращался к яблоне. Он сам на себя злился, не мог объяснить, зачем ему это надо. Да просто надо! Он не мог прекратить.

И вот однажды он вновь шёл домой через поселок. Вечерело, сумерки почти превратились в ночную темноту, горько-сладко пахла отцветающая сирень. Он услышал. Незнакомая песня, но тот же голос и совсем рядом. Пройдя дальше, Андрей осторожно заглянул через забор, надеясь, что сам останется невидим в темноте.

На ступеньках дачного домика сидела она. В коротких шортах и майке, чистила картошку и напевала. У её ног сидела белая кошка и следила за мотыльками, носившимися над фонарем, горевшим на крыльце. Из-за его света сад совсем погрузился в темноту, и она никак не могла увидеть Андрея. Чувствуя слабость в ногах и головокружение, он опустился вниз и, прижавшись щекой к теплому шершавому дереву забора, слушал. Даже когда она перестала петь и разговаривала с кошкой, когда ушла в дом, мыла посуду и чем-то гремела, он не шевелился, только слушал. И ушел заполночь, тогда, когда в доме потух свет и наступила абсолютная тишина.

Утром он шёл к яблоне совершенно спокойный. Знал, что в сетях сегодня будет птица. Там она и оказалась. Даже две. Одна — вновь мухоловка. Андрей хотел отпустить её, но решил всё же взять с собой. А вторая — та самая. Копия птички с картины. Камышевка. Андрей осторожно взял её в руку, чтобы ощутить — теперь она его. И нёс её долго, а потом всё-таки посадил в коробку в рюкзаке. Она всё равно его. Теперь уже навсегда.

Дома он не знал, с чего начать. Вытряхнул всё ещё запутанную в сети мухоловку в маленькую клетку и задвинул на полку. Потом достал камышевку и так и ходил с ней, не силах на что-то решиться. Тёплая и мягкая, она лежала в руке и вела себя абсолютно спокойно. Лишь удивлённо смотрела на него круглыми чёрными глазами и, казалось, совсем не боялась. А его трясло, руки дрожали, хотелось услышать, получить её прямо сейчас. Вот только всё закончится слишком быстро. Зачем он тогда так долго выслеживал именно её? Есть же другая, а эту можно оставить для особого случая.

Андрей засунул камышевку в клетку, чуть больше той, в которой сидела мухоловка. И, поколебавшись, поставил к окну. Птица встрепенулась, кинулась на прутья, а потом ещё и ещё раз, словно не видела их, не хотела замечать. Андрей морщился от каждого её удара, а потом накинул сверху полотенце.

В четыре часа утра он проснулся от непривычных звуков. Небо за окном ещё оставалось серым, но уже рассвело. Полотенце сползло с клетки, и птица пела, повернувшись к окну, не обращая на него внимания. Голос её казался слишком громким в утренней тишине. Андрей сел на табуретку и слушал. А когда она устала, он сделал нечто, чего раньше никогда не делал с птицами, которых собирался убить.

Он её покормил.

+++

Уже больше двух месяцев камышевка жила в его доме. Каждое утро начиналось теперь с песни ещё до восхода. По ночам птица сидела в клетке, но днём Андрей выпускал её полетать по комнате. Когда она уставала, садилась ему на плечо, ей нравилось, привыкла к его рукам.

«Ещё успею», — проносилась в голове мысль. В деревянном ящике каждую неделю появлялись новые пузырьки, но среди них продолжал стоять один — подписанный, но пустой.

Днём Андрей теперь работал на складе. Монотонная работа, раньше успокаивающая его, теперь раздражала. Ему казалось, что он постоянно теряет время. Как только наступал вечер, он шёл проверять ловушки. А потом ноги сами вели его на дачи. Он старался ходить туда не каждый день и всегда в темноте, иначе кто-то бы заметил. Он сам не мог понять, зачем продолжает следить за девушкой. Просто хотел её увидеть. От мысли, что можно с ней заговорить, познакомиться ближе, его охватывал жуткий страх.

Наверное, она пробудет за городом до конца лета. По выходным с ней жили родители, а потом уезжали, ничуть не боясь оставить одну. Она тоже не боялась, но почти никуда не ходила и постоянно рисовала. Сушила исчерченные тушью листочки на веранде, стопки альбомов валялись на столе, банки в акварельных потеках скопились возле лестницы. Что там на картинах, Андрей не видел. Слишком далеко, а перелезать через забор, даже когда все ложились спать, опасался.

Иногда он уходил к озеру. Она ведь тоже могла прийти туда. К тому же, в прошлый раз он заметил здесь тростник, как раз такой, какой хорошо подходит для вырезания флейты. За эти годы он сделал их около сотни. Для него это была ещё одна попытка поймать музыку, но оказалось, что они хорошо продаются. Первую у него купили, когда он просто так играл на улице, а потом он отнес несколько на рынок. Теперь он вырезал на заказ. Один музыкант, случайно купивший у него флейту, вернулся снова и предложил покупать их партиями по нескольку штук. За сколько он их перепродавал и кому, Андрей не знал, но за работу он получал неплохо. Музыкант каждый раз изумлялся, пытаясь понять, в чем секрет звучания и почему они все разные.

— У тебя странные флейты, совершенно неклассический звук. Но их хорошо берут, что-то в них особенное… — качал он головой, рассматривая очередную.

Так оно и было. Внутри флейта не была просто полой. Создавая каждую, Андрей пытался повторить тонкое соединение мембран, сужений и расширений, какие видел в горле птиц. Каждый инструмент отличался, как отличались птицы.

Сидя у озера, возле той кривой яблони, он обстругивал ножом неровный край очередной свирели. Мелкие стружки сыпались на одежду. Внутри всё уже было проклеено и собрано, оставалось только отполировать и покрыть лаком. Андрей вздохнул. Она не пришла. Что бы он сделал, если бы девушка и правда явилась он не знал. Но почему ей не вернуться сюда? Пусть уже придёт! Хоть раз!

Флейта должна повторять голос камышевки. Он создавал её на слух, хотя не должен был этого делать, пока не достал сиринкс, и не увидел правильное строение. Почему же он начал? Это нервировало. Бесконечные «зачем и почему» крутились в голове и раздражали. Андрей поднёс флейту к губам, и голос птицы запел, как живой. Свирель получилась как никогда, нужная нота звучала чисто, звуки смешивались и переливались. Он играл долго, пока не стемнело совсем. Кого он обманывает, он знает, зачем все эти «почему». Почему эта флейта и вечерние прогулки…

Потому что он скучает. По девушке, которой не знает и не будет знать.

Андрей положил флейту на мох возле яблони. Продавать её он не будет. И доделывать тоже.

Вечером следующего дня он вернулся, не собираясь задерживаться. Просто нарезать тростник и уйти.

Флейты под деревом не оказалось. Вместо неё к стволу яблони был приколот листок. Листок с рисунком. Земля закачалась под ногами Андрея. В сине-фиолетовых карандашных сумерках проступал светлый силуэт мужчины, играющего на флейте. Музыка вилась по листу золотистыми полосами и уходила в тёмное небо. Красивая как свет. Вот только чёрные ветви кривой яблони, едва угадывающиеся на заднем плане, нависали над флейтистом, добавляя рисунку ощущение какой-то тревожности и обречённости.

+++

Картина теперь висела на стене рядом с первой. Первое, что Андрей видел, когда просыпался. Просыпался от песни камышевки. Он поднимался так, будто у него самого были крылья. Каждое утро обещало что-то хорошее, только что, Андрей понять не мог. Но само чувство радости по утрам было для него удивительным и новым, наверное, это и называлось счастьем.

«Я тебя поймал, по-другому, но всё равно поймал».

Камышевка ела с руки, он касался перьев на её голове и видел перед собой девушку.

«Мы связаны».

Утром Андрей проверял ловушки у озера. В сеть попалась цапля. От обладания такой крупной птицей он ощутил восторг, сродни тому, который дети испытывают в парке на каруселях.

— Ничего себе, — только и смог выдохнуть он.

Обмотав цаплю сетью ещё плотнее, он понес её домой. Ей придется полежать там и подождать, ведь нужно ещё успеть на работу. Уходя, он заметил на сучке яблони браслет. На том, где висел рисунок. Тонкая кожаная косичка. Еле налез на запястье. Она оставляет ему подарки… Андрей вырвал со спины цапли несколько длинных пушистых перьев, связал их ниткой, как хохолок, повесил на место браслета. Это ей.

Он едва дотерпел до вечера. Огромная птица ничуть не устала и сопротивлялась отчаянно, длинным клювом умудрилась рассечь Андрею щеку. Он прибил её гвоздями прямо к стене. Распростертые крылья заняли половину комнаты. Какая же гибкая шея, и клюв… Ещё один гвоздь пришлось вогнать в его основание. Голос цапли — скрип и ворчливое тарахтение не подходил к её красоте, но он поймал его. Строение горла — неповторимо прекрасно, длинная шея позволила рассмотреть всё, каждую деталь. Скальпель прошел мягко, но крови натекло так много, что Андрей испугался, как-бы она не просочилась сквозь деревянные половицы и не начала капать с потолка на первый этаж.

Горло цапли размером почти как его флейты, но это живой совершенный музыкальный механизм. Андрей налил спирт в полулитровую банку. Пускай сегодня останется тут. Завтра он купит красивые флаконы побольше. Много. Они ещё понадобятся.

+++

Тело цапли он выбросил в яму. Старое обвалившееся овощехранилище теперь стало общей могилой. Именно сюда он выбросил первую птицу — того самого голубя. Выбросил, не вскрыв, и сейчас жалел об этом. Сюда же отправились и все, кто был после. Раньше дно ямы терялось в темноте. Теперь свет касался груды грязных перьев, торчащих костей и скрюченных лап. Вверх поднимался невыносимый смрад и жужжание мух.

Таким станет тело любой птицы без песни. Кучка костей и испорченного мяса. Таким станет и тело человека без… чего? Андрей не мог подобрать слов. Раньше он был уверен, что внутри пустота. А теперь в груди что-то шевелилось, било крыльями, заставляло сердце биться с бешеной скоростью.

Сегодня Андрей впервые заметил, что на улице становится холодней, а кое-где в листве кленов расползались жёлтые пятна. Нет, всё это было и вчера, просто он пытался не видеть. Осенью дачи опустеют. И он даже не узнает, в какой момент. Ноги сами понесли его по привычной дороге через поселок. Этот путь сам по себе стал для него ритуалом. Одним из многих.

Сегодня она была не одна. К ней приехали друзья, парни и девушки. Слишком много, морщился Андрей. Они лежали на траве, мельтешили по дорожкам сада, жарили сосиски, смеялись и казались ему стаей крикливых сорок. Она сидела на ступеньках крыльца, на своем любимом месте и казалась довольной. Разве ей интересно с ними?

Он решил уйти, но тут увидел, как из дома вышел парень, сел рядом и обнял её за плечи, а потом поцеловал возле уха.

У Андрея закружилась голова, он вцепился в забор, не замечая заноз, впившихся в пальцы. Потом ему захотелось перепрыгнуть во двор и закричать, чтобы все убирались. Он едва сдержался и, изо всех сил зажав расцарапанной рукой рот побежал прочь, не заботясь о том, заметили его или нет.

Птичка сидела в своей клетке. Увидев его запрыгала, показывая, что хочет выйти.

Он открыл дверцу, и она выпорхнула ему на предплечье.

— Обманываешь меня, — прошептал Андрей, голос его дрожал, — я тебе не нужен.

Насыпал в ладонь крошек, он смотрел как она клюет. А потом сжал руку. Она дёрнулась внутри, но не сильно. Не испугалась. Он сжал сильнее. Почувствовал, как заколотилось её сердце, как хрустнули кости и тело обмякло в его ладони.

Рука разжалась, птичка выпала на пол. Где-то там умерла девушка-художник с пушистыми русыми волосами.

Ночь он просидел на полу, пытаясь понять, почему в этот раз всё пошло не так. Он не смог разрезать её. Несколько раз рука тянулась к скальпелю, но замирала. Нет. Да и зачем? Она уже не запоет, даже последний раз.

Утром он чувствовал себя так, будто сам умер или замерз изнутри. Он поднял камышевку с пола и равнодушно посмотрел. Холодная она казалась просто игрушкой. Андрей отнес её к яме и, не глядя вниз, бросил к остальным.

На работу он не пошел. Сидел под яблоней на мокрой траве, не ощущая утреннего холода. И вообще перестал чувствовать что-либо. Сейчас он не шевелился, ни о чем не думал, просто смотрел как ветер гоняет рябь по воде.

Пустота…

Из-за туч, серой мутью клубящихся в небе, казалось, что уже наступили сумерки. Воздух остыл настолько, что дыхание превращалось в пар, но всё же не так сильно, чтобы заморозить мешанину жидкой грязи и опавших листьев, покрывавшую весь берег. Пахло сырой землей, сладковато-пьянящим фруктовым вином. Причиной тому были яблоки, которые осыпались совсем недавно, но от сырости успели побуреть и забродить.

Вдалеке послышались шаги по мокрой земле. Андрей нехотя оглянулся и, потрясенный, встал, будто увидел призрак. Перед ним стояла девушка. Живая.

Она кивнула ему и улыбнулась, как старому знакомому.

Он не мог ей ответить. Он стоял ошеломленный. Не та птица. Не та! Он убил единственное существо, которое его любило, ради…

Андрей медленно подошёл к ней, что-то в его лице напугало её, потому что она перестала улыбаться и начала отступать. А он смотрел ей в лицо, в глаза, пытаясь понять, как же он так ошибся? Чья же она тогда была?

А потом понял. Его. Это была его птица. Потому что теперь жить он больше не хочет.

Андрей подошёл к девушке. Коснулся её щеки. Напуганная она ему тоже нравилась. Но это из-за неё умерла камышевка. Она во всем виновата…

Девушка резко дернулась, собираясь бежать, но Андрей схватил её и повалил на землю. Она молотила руками и ногами по грязи, пытаясь вывернуться, но он коленом прижал её грудь к земле, а руками сдавил горло. Тонкая шея была даже красивее птичьей, мягкая, гладкая. Казалось, это длится вечно, на самом деле — прошло меньше минуты. Лицо девушки покраснело, губы стали фиолетовыми, он слегка расслабил руки думая, что она уже мертва. Но она вдруг резко вскрикнула, громко и жалобно. Почти как его птички. Он вновь резко сжал руки, так, что внутри что-то хрустнуло. Тело девушки расслабилось и больше не шевелилось.

Андрей смотрел на неё, испытывая странные ощущения. Это было не так, как с птицами. Но… Он хотел попробовать.

Охотничьим ножом он рассёк ей шею, разделил жесткие кольца трахеи, пальцами нащупал среди скопившейся крови щитовидный хрящ и перерезал чуть выше него. Флакон со спиртом всегда лежал в его сумке. Но он не знал, как подписать его.

Взяв девушку на руки, Андрей понес её в озеро, туда, где заросли тростника были самыми густыми. Кровь потекла на рубашку, но ему было всё равно. Тело оказалось на удивление лёгким. Он зашёл глубоко и осторожно погрузил её, глядя, как расплывается в воде красное пятно, смешиваясь с мутной водой, как в глубине пропадает её лицо. Она исчезла, теперь точно и навсегда.

А пустота осталась.

На берегу валялась сумка. Её он тоже хотел выбросить в воду, но оттуда выпал альбом и та самая свирель. Её нужно забрать, это слишком явный след… Альбом открылся на чёрно-белой картинке, где на ветке пела птица. Андрей резко подхватил его. Ветка кривой яблони с глазами вместо листьев, каждый из которых смотрел прямо на него. А птица… это соловей.

Он усмехнулся. Соловей должен был стать знаком. Она оставляет их ему даже после смерти. Только к чему это теперь? Он убил свою птицу, потерял душу, а без неё долго не проживет. Андрей засунул альбом обратно в сумку, накидал внутрь камней и зашвырнул подальше в озеро.

С неба закапало. Что делать дальше? Единственное, чего он хотел сейчас — вытащить из ямы свою птичку. Ощутить в руке ещё раз.

Дождь размыл тропу, превратив её в вязкую грязь. Несколько раз Андрей упал, кровь на одежде перемешалась с бурой глиной. У самой ямы он понял, что не знает, как будет доставать птицу. Слишком глубоко.

— Ладно, только посмотрю, — прошептал он, ложась на живот и подползая к краю. Земля совсем размокла, сразу несколько ручьёв сбегали вниз.

В лицо дохнуло гнилью разлагающегося мяса, Андрей непроизвольно отпрянул от ямы и присел, закрыл лицо испачканной рукой. А потом вдруг ощутил, что край ямы под ним просел и осыпается вниз. Он попытался отскочить, но не успел. Миг падения и тонкие птичьи кости глубоко впились в тело. Он с трудом перевернулся, ощущая боль повсюду. Сглотнул кровь, текущую из разбитой губы. Попытался встать, но беспорядочно наваленных хрупкие останки, смешанные с жидкой грязью, ломались и проседали, не давая ему подняться.

Устав, Андрей повалился сверху, теперь ему стало плевать, что будет дальше. Повернув голову к стене, он вдруг увидел знакомый комочек перьев. Потянулся, привычным жестом сгреб в ладонь. Его птичка. Но холодная, мокрая и неподвижная. Он положил её себе на грудь, накрыл рукой и закрыл глаза.

Он долго пролежал так, ожидая смерти на дне ямы, полной вонючих костей со своей птичкой. То совершенно неподвижно, то беззвучно смеясь. Тот сон, который пугал его в детстве сбылся, он все-таки упал. Только теперь больше не взлететь. Крыльев нет. Над ямой уже начали кружить вороны. Он и раньше видел, как они наведывались сюда, склевывая остатки мяса с костей своих неудачливых сестричек. Теперь они съедят и его. Пускай приходят, он отсюда уже не выйдет. Ему просто незачем. Вокруг пустота.

Вдруг вдалеке послышалась песня. Голос мягкими волнами тек, как медленная река, как туман. Женский голос, куда глубже и сильнее, чем в прошлый раз. Грустная, но завораживающая мелодия, какой он никогда не слышал. Или слышал? Однажды, в записи… Что-то опять проснулось в груди. Медленно зашевелилось и бешено застучало, разгоняя застывшую кровь. Андрей открыл глаза. Вороны с криками разлетелись от ямы.

Вон он знак. Соловей…

 

ХрипШепотВозгласВскрикВопль (голосовало: 6, среднее: 5,00 из 5)
Loading ... Loading ...

Добавить комментарий

  

  

44 − = 35