Тьма и больше ничего — рецензия на фильм «Отвращение» (Repulsion, 1965 г.)

Кризис здравого смысла очаровательной молодой женщины, сходящей с ума в съемной лондонской квартирке; брэмфордовский психоз вчерашней провинциалки, беременной то ли долгожданным первенцем, то ли Антихристом; припадочное исступление жильца Трелковского — создавая свою «квартирную трилогию» Роман Полански ставил во главу угла не интригу в стиле «где именно ты живешь», а вопрос «рядом с кем ты живешь». Являясь ортодоксальным символистом, для которого крайне важен визуальный ряд донесения информации, в «Отвращении» он не скупится на «пасхалки»: от самых незаметных до откровенно кричащих об одном — мужененавистническом безумии главной героини. Безумии, пустившем свои уродливо-скрюченные корни так глубоко и витиевато в душу Кэрол Лиду, что убить паразита можно лишь путем уничтожения организма его носителя.

Метафоричность режиссерской идеи обозначается еще во время вступительных титров, когда зритель видит героиню Катрин Денев, левая половина лица которой погружена в тень, пугая бездной чернеющего глаза, в то время как правая остается ярко освещенной, олицетворяя собой еще Пушкиным воспетый «чистейшей прелести чистейший образец». Увивающиеся за «прелестью» обожатели не подозревают, что сущность, столь удачно замаскированная под облик странноватой салонной маникюрши, действует по принципу хищного растения, подманивающего жертву пленительной красотой, а затем безжалостно перемалывающей несчастного в кровавый утиль. Полански нагнетает драматизм умело подобранными разобщенностью и нелогичностью действий главной героини, по ходу действа все более и более напоминающей зверя, мечущегося в клетке застарелой деструкции. Жалость сменяется недоумением, недоумение озадаченностью, на смену которой приходит всеобъемлющее отторжение по отношению к личности Кэрол. Само название фильма призвано не только подчеркнуть ее отношение к противоположному полу, но и обозначить подсознательное неприятие демонстрируемого морального облика, по принципу, аналогичному тому, как любое сообщество здоровых животных отторгает больных и нежизнеспособных особей.

Полански не дает однозначной трактовки причины, послужившей катализатором и постоянным проводником психического отклонения главной героини, предпочитая исследовать ее действия методом отстраненного наблюдения. Вероятных путей к умопомрачению Кэрол может быть сколь угодно много: возможно, причиной являются перенесенные в детстве переживания и душевные травмы, побуждающие финальный фокус камеры пророчески застыть на пожившем семейном снимке, где задумчивая белокурая девочка оказывается единственной, кто не смотрит на фотографа, а кажется погруженной в собственный иллюзорный мир. Либо исток морального уродства кроется в нескрываемой полигамии сестры, как-то обронившей сакраментальную фразу: «Мой дом — это отель», служащую прозрачным намеком на то, что отчетливо слышные стоны, вызываемые ее нынешним возлюбленным, по сути могут сопровождать визиты множества других мужчин. Именно в близости нахождения сестры видится мне основная причина аномалии Кэрол, абсорбирующей всю мерзость и низменность отношений между мужчиной и женщиной, чтобы затем выместить их гротескно-ужасающим способом.

Подчеркнутый эстетизм видеоряда выступает словно антагонистом внутреннего наполнения главной героини: черно-белое выхолощенное кадрирование, лаконичность обстановки, минимализм сюжета вступают в противодействие с демонами, копошащимися внутри Кэрол, многообразием ее патологии и, наконец, с апогеем агонизирующего действа, фиксирующего полную трансформацию внешне безобидной барышни-чудачки. Ворожейно акцентируясь на числе два (повторное появление трещин аналогичного рисунка, дважды замеченное шествие странноватого ансамбля уличных музыкантов, один из которых никогда не смотрит вперед, второй согбен почти под прямым углом, а третий и вовсе пятится по-рачьи; два убийства, одно из которых влечет начало цикла смертей, а второе служит, (возможно, лишь временным) его окончанием). Полански создает уникальный сорт саспенса, обволакивающего новокаиновым кошмаром, одновременно усыпляющим и умертвляющим, чтобы затем взломаться ошарашивающими сценарными «финтами». Этот саспенс отличен от того напряжения, которым пропитаны хичкоковские и линчевские творения — саспенса «иного» не по причине меры дарованного таланта, а в виду личностных искажений, рисующий свой уникальный узор внутри каждого из перечисленных синема-гениев.

Страница фильма «Отвращение» в КЛУБ-КРИКе