Прозрачный шар переливается хлопьями снегозаменителя, опускающегося на два еле различимых силуэта над пропастью. Неважно. Мастер периферийных «низких» жанров Микеле Соави вступил на плато «высоких» материй. В Буффоллоре ночь. Камера. Мотор!
Любопытное местечко это Буффоллора. Все дороги здесь ведут к кладбищу, но надгробиями они не кончаются. «Жизнь ведь никогда не останавливается». И нет ничего удивительного в том, что на седьмой день (а то и раньше) после смерти… они возвращаются. Уже не людьми — чем-то человекоподобным в струпьях с запахом гнили с каннибалистическими наклонностями. В миру — зомби, а языком кладбищенского сторожа Франческо — «возвращенцы». Франческо Делламорте — славный малый (по маме он Делламоре), дитя «смерти» и «любви», проводник тёмных и светлых сил, почтительно называемый горожанами инженером. И подручный его Гнеги — пухлый улыбчивый уродец со страстью к опавшим листьям, не вяжущий двух слов тот ещё «милашка». Револьвер и лопата в помощь для пущего порядка. Но не бывать порядку, если morte спутается с amore…
Стоп. На самом деле разухабистая побасенка о мертвецах на ходу — ширма, за которой режиссёр ставит опыты почти научного характера, цель которых — демонстрация неразрывной связи живого и мёртвого. Некрофилия как естественное состояние человека. Эксперимент носит карнавальный характер, развивая сюжет таким образом, чтобы гармоничному сплетению подвергались столь несхожие категории, как либидо и кастрация; пробуждение чувств и насилие; признание в любви и тошнота; импотенция и мания величия, а в роли подопытного, обязанного сходить с ума от влечения к женскому полу, — записной гомосексуалист Руперт Эверетт. Абсурд заполнил пустоту. Явление Князя Тьмы из сгорающих телефонных справочников и аплицированных некрологов выглядит вполне логично. А вот интим за деньги — несусветная фальшь и мерзость. Как и положено реципиенту с самосознанием, герой вскоре начнёт понимать, что нет в его могильной деятельности особой миссии и вообще никакого смысла вокруг нет. Любовь приближает к смерти. Смерть отдаляет от любви. Быть винтиком системы и не стать некрофилом невозможно.
Стоп. Создатели и участники потерялись в изысканиях беспредметного. Уханье сов, жужжание мух и блуждания летающих огоньков не мешают собирать пазл из кусочков черепа. Тлеющая плоть любимых нарушает баланс невмешательства, призывая к сопротивлению искусственной стилистике комикса, агрессивного вещания телевизора и готического макабра в движениях живописных холстов. Мировоззрение «возвращенцев» теперь примеряют Франческо и Гнеги, всячески стараясь продлить биение сердца несчастных под крышкой гроба. Неизбежный тупик возносит провинциальное захолустье до символа несуразного мироздания, в котором корень фамилии не имеет никакого значения. Всё едино и необратимо.
И снится мёртвому, что он живой.
И в жизни той ему могилу роют.
Влюблённому всё грезится покой.
И грёзы те лишь реки крови смоют.
Стоп. Шар разбивается. Силуэты оживают. Снег становится настоящим. Пропасть манит вечностью. Анекдоты, эксперименты, новые конфессии лишены пользы. Лучше снимать кино. Про жизнь, про смерть, про любовь, про секс. Про некрофилию духа и тела. В кино можно всё, за него не судят. Кино — это поцелуй красного и чёрного в окружении скелетов. Кино — это месиво из мозгов подле белого савана. Кино — это сражающий эффектностью грим Серджио Стивалетти. Кино — это пронзительные глаза Руперта Эверетта и божественный бюст Анны Фальчи. Кино — это «мир, не существующий за пределами нашего воображения». Кино — это некрофилия, возведённая в культ. «Мы рождены только для того, чтобы умереть».
Стоп! Снято!
Страница фильма «О смерти, о любви» (Человек с кладбища / Могильщик) в КЛУБ-КРИКе
Loading ...
Добавить комментарий