Покупайте книгу «Русский Хоррор» на ЛитРес!

 
 

ЕЩЕ КЛУБ-КРИК

LiveJournal ВКонтакте
 
 
 
 
Возрастные ограничения на фильмы указаны на сайте kinopoisk.ru, ссылка на который ведет со страниц фильмов.

Мнение авторов отзывов на сайте может не совпадать с мнением администрации сайта.
 

Реклама на сайте

По вопросам размещения рекламы на сайте свяжитесь с администрацией.
 
 
 
 

Запоздалый романтизм — отзыв на мистический триллер «Дикая охота короля Стаха» (1979 г.), автор — Ortega-y-Gasett

 

Автор Ortega-y-Gasett

В 1964 г. в белорусской литературе случилась маленькая революция — была опубликована повесть «Дикая охота короля Стаха» Владимира Короткевича о проклятой семье. Повесть стилизована под романтизм конца XVIII — начала XIX в. с опорой на английский готический роман, потому не случайно в самом начале повествования возникает образ звезды английской литературы Перси Биши Шелли. Короткевич использует привычный романтизму зачин, когда главный герой в почтенном возрасте (по повести ему 96 лет) рассказывает уникальный случай из своей жизни. Двоемирие, мистика, образ голубого цветка и необъяснимые звуки шагов кричат о романтизме. Но самое главное, что Короткевич берет от этой эпохи — поиск национального идеала, чтобы на примере одной семьи показать, как на протяжении столетий формировалась белорусская народность. В аллегорической форме конфликта о проклятье короля Стаха и дальнейшей многовековой истории Короткевич попытался изобразить два мира: мир короля Стаха (Беларуси) и мир его обидчика пана Рамана (России). Не случайно героем повести оказывается главный персонаж романтизма — фольклорист Андрей Белорецкий, прямиком попавший из питерского университета в белорусскую глубинку для исследования легенды о короле Стахе, голубой даме и маленьком человечке. В своем рассказе тех событий Андрей никогда не проходит мимо народной культуры, а потому повесть изобилует народными преданиями, песнями, обрядами, описаниями бытового уклада, диалектными особенностями, что при прочтении повести возникает ощущение полного погружения в эпоху XIX в.

Спустя несколько лет после публикации повести и на волне ее фантастической популярности Валерий Рубинчик снимает по мотивам повести одноименный фильм-притчу, только уже на русской почве. Сценарий фильма неоднократно редактировался в угоду советской цензуре, и даже сам Короткевич принимал участие в его первичном написании. В результате многочисленных сценарных переделок фильм получился не столько экранизацией, сколько самостоятельным художественным творением Рубинчика. В первую очередь им была нарушена хронология событий и убраны монологи центрального персонажа о национальной идентификации. То что Короткевич показал как финал, Рубинчик раскрыл в середине фильма, а после к обозначенному финалу добавил весь «экшен» и раскрытие уже раскрытой детективной линии. В качестве сохраненной уникальности осталась лишь история о короле Стахе и его призрачной дружине.

Вольность адаптации материала дала возможность сосредоточить внимание на визуальном ряде и красоте кадра с опорой на депрессивное и меланхоличное двоемирие. Воссоздать белорусский колорит позволили подмосковные и украинские просторы и сооружения. Претенциозно визуальный ряд изобилует предметами быта в искаженном виде, что позволяет увидеть эти же предметы по-новому. Существенную роль в оформлении декора отведена многочисленным портретам, которые призваны показать историю в лицах. Работа с портретами интересна в том плане, что светотень выделяет положительность и отрицательность героев так, что не требует расшифровок, а воспринимается на интуитивном уровне. Внимание привлекает образ «голубого цветка», трансформировавшийся в образ голубой женщины. Цветка, которого адепты романтизма всегда пытались найти для обретения вечного блаженства. С позиции художественной детали большую роль занимает идея «маленького человечка», с образом которого связаны не только мистические шаги, но и образ «кукольной культуры», когда в кадре как декорации появляются макеты деревенской избы, другим примером служит кукольный театр, на образе которого режиссер демонстрирует костюмы персонажей героических времен и средневековую архитектуру. Прием соотнесения реальности с кукольностью снова возвращает к истокам романтизма и позволяет посмотреть на действие фильма как театральный мирок, в котором сильный играет слабым. Игра оптических обманов, светотени и деталей вносят раздвоенность и фантастичность в неоднозначный сюжет, что делает фильм по истине волшебным и неординарным. Особой аурой загадочности действие фильма сопровождает умирающая осенняя природа, то плачущая, то смеющаяся, то болотисто фольклорная, то облекающая все в туман.

Главный герой фильма мало похож на персонаж Короткевича. Хоть вначале он и называет себя фольклористом, но в последствии он превращается в любознательного впечатлительного малого, стремящегося бороться с невежеством селян и одержимого идеями разгадать детективную загадку мистических событий белорусской глубинки, чтобы всему волшебному дать реалистичное рассудочное объяснение. Но вот беда, волшебство в фильме оказывается в такой концентрации, что невозможно определить, где реальное, а где ирреальное.

Для многих идей повести Рубинчику пришлось изыскивать дополнительных средств выражения и кричащие образы. Например, один из самых скандальных кадров фильма, в котором в птичьих перьях перед зрителем предстает обнаженная героиня. Другой пример — абсурдное сочетание демонической повелительницы кур — вдова Кульши, которая на экране показывается то с курицей в руке, то с цыпленком на голове. Визитной карточкой режиссера стали бережно перенесенные из повести в кинореальность всадники смерти, скачущие на лошадях. Фрагмент, в котором один из всадников удаляясь, как будто машет зрителю, а затем растворяется в тумане, многие кинокритики называют одним из лучших кадров белорусского кинематографа. Подобные пестрые вставки излучают тяжелый дух эпохи, в которую снимался фильм, и противоречат заявленной в повести проблематике. Противостояние русской и белорусской культуры практически не ощущается. Остро возникающий конфликт двух культур приобретает у Рубинчика яркое выражение в форме портрета Николая II в кабинете нелицеприятного чиновника и неоднократной апелляции к образу Петербурга. Но изображению национальной культуры режиссер остается верен.

Заявленная Короткевичем романтичность повествования оборачивается под руками умелого мастера в неизвестную советскому человеку готичность, что существенно сглаживает углы недопонимания и делает конфликт далеким от реальности, как вражда с ирреальным мистическим миром. Также опора на готичность позволила вывести белорусский лубочный сюжет на мировой уровень познания реальности, чему поспособствовал ориентир режиссера на западные аналоги съемок страшных и ужасных готических триллеров, под давлением которых национальный идеал был плавно окутан готическим ореолом очарования Федерико Феллини.

Страница фильма «Дикая охота короля Стаха» в КЛУБ-КРИКе

ХрипШепотВозгласВскрикВопль (голосовало: 4, среднее: 5,00 из 5)
Loading ... Loading ...

Добавить комментарий

  

  

53 − = 46