Фильм «Пролетая над гнездом кукушки» из разряда редчайших экранизаций, когда кажется, что книге было суждено появиться на свет, только чтобы потом сняли кино. Более того, без него бы книга не состоялась. И не потому, что кино сильнее.
А потому, возможно, что у Формана неподдельна, оживлена, ощутима (всеми фибрами, как говорится) необъяснимая атмосфера привязанности, по-мужски сентиментальной дружбы (с грубоватыми подколами и шутками, маскирующими застенчивую нежность и приязнь), атмосфера непритворной братской любви в том месте, где все это в принципе невозможно.
Ведь место это для тех, кто упал, кого лишили крыльев социум или семья, судьба или обстоятельства. Но нередко и собственные страхи, ведь летать так опасно! О, сколько в клинике 
добровольцев!
Воистину, нет ничего страшнее, больнее, ответственнее, обманчивее, но и желаннее с в о б о д ы.
Есть ли она, нет ли ее – все равно она заставляет страдать.
Только бывает красивое страдание – когда с ней. Бывает до нелепости и даже до ужаса грустное – когда без нее.
Вот именно на такие два лагеря (с ней/без нее) можно поделить тех, кто является узником «дома скорби», как красиво назвал место всеголишенных М.А. Булгаков.
Ну а тех, кто этот дом содержит и охраняет можно считать совершенно фантастической категорией 
людей, для которых свобода – пустой звук. Более того, все жизненные силы которых уходят на то, чтобы ее прервать, прекратить, победить, опровергнуть.
Самый простой путь в этом случае – отнять выбор. Или создать иллюзию, что он не нужен, невозможен. Этим и занимается женщина с прозрачными глазами, гипнотизирующими своей пустотой – сестра Ретчед. Наброситься на нее и душить, душить, душить, словно собственный страх свободы, МакМерфи решится лишь ближе к концу фильма, перед собственным концом.
А когда он только появляется в кадре, мы видим здорового, симпатичного, общительного, безмерно обаятельного бунтаря – черную овцу в стаде белых (говорящий штрих – черная шапочка героя Николсона).
Белая Шапочка (Ретчед), главная функция которой – тотальный контроль и наблюдение, – стразу чует подвох. «Ваша рука пачкает мое стекло» – точнее не скажешь. Потом эта рука направит уже другую руку – руку индейца, и тот вдребезги разобьет уже другое стекло, с решеткой, доказав чистотой своего поступка, что мир, откуда он сбежал, погряз в грязи, вернее, в искусственной, лживой чистоте обязательной музыки, бесполезных таблеток, выглаженных халатов, отрепетированных контактов.
Поначалу Ретчед, непререкаемо уверенная в себе и своей благородной миссии (облегчать жизнь, потихоньку, помаленьку отрезая тяжесть крыльев), внимательно присматривается к пациенту с непривычным диагнозом.
Диагноз зачитывается в начале фильма: агрессивен, вступает в перепалки, халатно относится к работе, ленив… – так, наверное, раньше отчитывали грешников советского рая на партсобраниях и вносили в личные дела с формулировкой «выговор за…» (Форман, что ни говори, в этих диагнозах и формулировках толк знал). Но мы уже с начала фильма уверены: он для сестры Ретчед не душевнобольной, а преступник, т.к. покушается на основы, сомневается в тщательно продуманном и устроенном ею распорядке, оскверняет своими насмешками стерильный (а для нее не иначе как 
сакральный) мир авторитетных законов и правил, чистых рук и прозрачных глаз, стерильных шапочек, стерильных звуков, стерильных мыслей и стерильной справедливости запретов («немедленно прекратить!).
А МакМерфи плевал на сакральность и на стерильность тоже плевал. Он режет правду-матку, выдавая себя с головой доктору: «Эта трахнутая сестра, черт. Она нечестно играет. Не хочу показаться невежливым, но она все-таки сука, док».
Продолжая резать правду, наша Черная Шапочка затевает просмотр виртуального матча: «он летит, как ракета, он снова подает…!!!»
Открывает в душевой казино.
Угоняет автобус с дураками:
«М а к М е р ф и: Кэнди, это мальчики.
К э н д и: вы все психи?
П с и х и: да, конечно!».
Проникает в святая святых – сестринскую.
Устраивает вечеринку с шариками и проститутками.
И – это относится сюда же – к «резать правду» то бишь – н е с б е г а е т, хотя мог бы (даже два раза мог)…
Сила МакМерфи в том, что его свободе мешает несправедливость, которая творится не с ним. Он не зациклен тол
ько на личной свободе, своеволии, хотя постоянно их демонстрирует. Его идеал глубже – свобода для всех!
Для:
Билли Биббета, который познал женщину,
Мартини, который познал баскетбол (с его то ростом!),
Гардинга, который познал море и рыбалку,
прочих «психов», которые познали, что «не дурнее любой задницы, шляющейся по улице»,
Индейца, который познал выход через окно и так магически красиво выпустил на свободу душу Черной Шапочки.
МакМерфи не досталось ни света, ни покоя (как булгаковскому обитателю «дома скорби»), возможно, он и не хотел их заслуживать.
Зато он заполучил свободу, цену которой хорошо знал и заплатил сто процентов, как и положено, не мухлюя. Цена эта – жизнь.
Красивый конец (не только самураи могут умирать красиво – как победители смерти).
Главная победа МакМерфи – в проснувшемся чувстве собственного достоинства окружающих его людей, прежде всего униженного, но гордого Индейца (символ социально-политической несправедливости как таковой) – вековечного эмигранта и узника в родной стране.
«Я чувствую себя большим, как гора», – говорит он, прощаясь с МакМерфи.
Да ты и есть гора, краснокожий! Без всяких там «как». Хао! МакМерфи идет с тобой…
Loading ...
Добавить комментарий