Отпусти, отпусти себя, отпусти… — отзыв на фильм «Черный лебедь» (Black Swan, 2010 г.)

Противен яркий свет очам больной души,
Люблю я темные таинственные сказки.
Д.С.Мережковский

Интересно, в новом фильме Аронофски так много крови, потому что триллер или потому что правда? Правда, что творчество – ее проливание, переливание, выплескивание… истекание кровью? «Вскрыла жилы: неостановимо, Невосстановимо хлещет жизнь…». Цветаевская формула восторженного и созидательного самоубийства творца – выплеск в мир дара переполняющего (вместе с жизнью через добровольчество боли).
Да. Кровь в «Черном лебеде» – не жанровая прибавка, но концепт. И в фильме она именно хлещет. Причем в очевидной градационной последовательности: от капельки-царапинки – до раны-лужи. И каждый сам решит, насколько она чиста, насколько очищены ею искусство и… жизнь, насколько спонтанно, естественно, честно ее выплескивание.

«Я брал острую бритву и правил себя. Я укрылся в подвале, я резал
кожаные ремни, стянувшие слабую грудь… Я ломал стекло, как шоколад в руке. Я резал эти пальцы за то, что они…». В песни Nautilus (в тон знаменитому тютчевскому тексту про близнецов) уравниваются, как кровные родственники, любовь и самоубийство. И тут все эти порезы, надрезы, стягивания понятны, психологически обоснованны.
Интересно, что за «любовь» такая толкает героиню Аронофски на ее странные «правки» тела? За что она себя так и зачем? Боль окрыляет? Позволяет перейти грань, за которой – открытие истины? Вырваться из себя в безупречность? Ведь преодолеть боль, приворожить ее, свыкнуться с нею – это же словно одолеть свою телесность, т.е. то, что удаляет от совершенства, природа которого сверхтелесна, сверхтленна, сверхестественна…

Лебедь Одетта – Нина (Н.Портман) живет в свете истины; белизна и чистота ее – балет и тот совершенный образ, что она мечтает воплотить на сцене, увековечив свое имя, обретя славу, величие (Нина в переводе – «царственная», «великая»). Аронофски подкидывает нам парочку саднящих вопросов. А можно ли создать совершенство не став им? И может ли совершенство выковаться только из белого, сияющего, горнего, вечного? Или познать и сотворить его можно лишь слившись с его второй вершиной, второй бездной – нижней, где чернота, мрак, дно зияющее, тлен и смерть?
Вдумайтесь только: почему и зачем режиссер выбрал именно балет «Лебединое озеро»? Чайковский создал саму идеальность, непревзойденность. С этим не поспоришь. Но совершенство его творения и в том, что Одетте непреложно сопутствует и сопричастна Одиллия.
Но нет завиднее удела,
О лебедь чистый, твоего – И чистой, как ты сам, одело
Тебя стихией Божество.

А как же быть с тенью на воде?

Одетта и Одиллия – тандем, двойня, пара, некая единая хоть и, как водится, дробящаяся трусливым сознанием величина. Вот только подсознание-то их, возможно, не разделяет, и в нем двойственность дев есть цельность, столь же страшная, сколь красивая, столь же виновная, сколь правая. В сумерках подсознания, вполне возможно, им свободно вместе: черная и белая, добрая и злая, горняя и дольняя, истинная и иллюзорная…
О вещая душа моя!
О, сердце, полное тревоги,
О, как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия!..

Таково тютчевское прозрение о двуединстве души, о котором потом так много скажут миру Достоевский, декаденты и Цветаева: «человек заслуживает ада. Но и сада Семиверстного».
Только если мы – просто люди – живем не замечая ряби границы, пульсации порога, прячась от тревоги двоения в неведении, в снах повседневности, то творцы постоянно ранятся острием грани, а иные идут по ней так истово и безоглядно, что ноги – в кровь.

Аронофски подбрасывает смысл: нет ни одной великой маски, ни одной большой роли, которая не отразилась бы в жизни, не срослась бы с нею и не была бы ею оплачена. Творец и творение в «Черном лебеде» слились, срослись, обнаружились друг в друге. И так совершенство достигнуто, так руки переплавились в крылья. А белые крылья вздымаются до небес или черные (черные!), неинтересно, да и неважно, если речь идет об Искусстве. В этом и всесилие, и слабость, и рабство, и свобода художника: против солнца или посолонь, вверх или вниз, «добро иль зло творю – о том не рассуждаю»…

«Совершенство – это не только самоконтроль, но и умение отпустить себя…», – внушает Нине «злой дух» Тома (В.Кассель), т.е. умение впустить в себя хаос, вместить не вмещаемое, перемешать начала и концы, доброе и злое:
Всесилен я и вместе слаб,
Властитель я и вместе раб,
Добро иль зло творю – о том не рассуждаю,
Я много отдаю, но мало получаю,
И в имя же свое собой повелеваю,
И если бить хочу кого,
То бью себя я самого.

Да. Тютчев словно о ней. Весь фильм Нина, настойчиво и немилосердно чистясь от несовершенств (трусость, безволие, инфантилизм, нерешительность, несвобода, скованность), била себя, ранила, ломала, царапала. Но что же именно ее убило? Неистовое вожделение белизны или мрак черных крыл, спеленавший душу манией творить во имя самой себя? Страсть к совершенству и безупречности (сродни романтической установке «мне нужно то, чего нет на свете») или жажда славы и превосходства? Кто же ее настоящий убийца – черный или белый лебедь? И какого цвета ее живая душа, изведавшая самоубийственный искус искусства и соблазняющий зов его? Отпусти, отпусти себя, отпусти…

Страница фильма  «Черный лебедь» в КЛУБ-КРИКе